обежал взглядом по окнам, оглянулся на дверь. Милиционер обеспокоено встал, зашел Ивану за спину, отрезая путь к выходу. Иван тоскливо ощутил, что валится в преисподню, и никакого спасительного выступа, чтобы зацепиться, задержаться, приостановить падение. Перед глазами мелькнула Ящерка, висел на дубовой ветке ее зеленый сарафан. А лицом к лицу с Иваном стоял ее сезонный муж и требовал:
– Скажи, Ванечка, всю правду!
А правду как раз он и не мог сказать…
Цирк на другой день снялся, оставив его в амбаре. Милиционер сам приносил ему скудную еду и кипяток, заваренный шалфеем. Пока Иван ел, сидел рядом. И задавал один и тот же вопрос:
– Куда дел матерьял, а? Ведь некому больше, окромя тебя!
– Ничего не знаю, – отвечал Иван. – Собаку приведите, пускай ищет.
– Отравили прошлый год овчарку, – вздыхал милиционер. – Дружки твои, верно, и отравили, – и, дунув на ус, уходил.
Через неделю он усадил Ивана рядом с собой на подводу. Вещей у него не было, только шапка из серой мерлушки, купленная в сельпо на первую цирковую получку.
Милиционер доставил его на станцию, где сдал другому милиционеру. А тот повез его на поезде в родимый город, который спал спокойно, не ведая о злодейке-судьбе одного, недотянувшего малость до совершеннолетия, своего жителя. И очутился Иван в тюремном здании, известном городу под названием «Вечный зов»…
4
Если посмотреть со стороны, то цирк был и здесь. Жизнь настолько далеко отодвинулась от привычной, что временами напоминала Ивану затянувшееся представление, в котором участвовали звезды и статисты камерного манежа под бдительным оком сурового режиссера папы Каряги. Этот спектакль разнообразили сходившие со страниц истрепанной книги ловкие джентльмены удачи.
Иван тискал тот удивительный роман каждый божий день: вечерами – всем, а с утра – одному Каряге. По первому кругу Ивану было любопытно, что еще придумал удачливый Остап Бендер, чтобы объегорить фараона Мориарти, и как знойные женщины ублажают хитрого красавца Рокомбойля.
Позже громкая читка пошла по второму и по третьему кругу. Кому интересно мусолить одно и то же? Но Каряге нравилось. Он легче засыпал под человеческий голос. Спал он, могуче разбросавшись, бухарский халат расползался, и тогда на левой стороне груди можно было прочитать наколку: «Прииде же окоянный сотона и измаза его калом и тиною и возгрями».
Иван насмотрелся в базарном детстве разных наколок: от женских имен и головок до шикарных парусников. Понять наколку Каряги было трудно, что-то за ней скрывалось смутное и жуткое. К кому и откуда придет «сотона»? Кого и зачем измажет возгрями?..
Однажды с утра, дочитав в очередной раз до оборванного конца, Иван сделал небольшую паузу, после чего, не выпуская из рук книги, начал вслух придумывать продолжение. Поначалу шло туговато, но, чем дальше, тем складнее. Фантазировал и снова, как в первый раз, стал сопереживать и представлять действо в лицах. Не заметил, как Каряга проснулся и глядел на Ивана, прищурив белопуговичные