перчатки над мойкой. Оглянувшись, вижу слезы на лице мужика.
Файер-дек 40, пожарный, блин, мостик – металлическая платформа между двумя дымовыми трубами. Насколько мне известно, это вообще самая верхняя точка корабля, на которой можно стоять. Хрен его знает, почему он пожарный.
Солнце садится, ветер как из фена. На горизонте стена облаков высотой десять миль движется параллельным курсом. Переливчатые красные и серые краски вспучиваются друг над другом, как кишки.
Ненавижу этот гребаный океан. Я ненавижу его физиологически, как выяснилось. Если я в море, капец моему сну, становлюсь весь дерганый и страдаю глюками. В том числе и поэтому работа младшего врача на круизном судне – это как раз то, чего я заслуживаю.
Не то чтобы мне пришлось выбирать. Если куда-то еще и берут столько врачей, абсолютно не парясь о том, настоящие у них медицинские дипломы или просто купленные где-то липовые бумажки (я, например, “Лайонел Азимут”, окончил университет Сиуатанехо), то я об этом не слыхал. Не говоря уже о том, что этот бизнес не особо связан с мафией[4].
Возле одной из дымовых труб с лязгом открывается люк, оттуда выходит ну очень черный человек. На нем такая же (белая) форма, только с длинным рукавом – младший офицер верхней палубы.
– Доктор Азимут.
– Мистер Нгунде[5].
Мистер Нгунде уставился на меня:
– Доктор, вы не застегнуты.
Так и есть. На мне белая майка, но белая же форменная рубашка с коротким рукавом расстегнута. А на плечах золотые эполеты, и я чувствую себя пьяным пилотом авиалайнера.
– Вряд ли это кого-то смутит, – говорю я, глядя вниз через леер.
Отсюда из всего корабля, который вдвое шире и втрое длиннее “Титаника”, видны в основном белоснежные крыши и телекоммуникационное оборудование, хотя можно разглядеть и пару-тройку бедолаг, задача которых – высматривать пиратов. Пассажирские зоны – отсюда я могу заглянуть в “Нинтендо-арену” и задний крыто-открытый бассейн – на сто процентов пусты. Все пять главных ресторанов лайнера открылись на ужин полчаса назад.
Мистер Нгунде к лееру не подходит. Тут я вспоминаю, что он боится высоты и чувствую вину за то, что ему пришлось подняться сюда, чтобы найти меня. И за то, что так несерьезно отношусь к нарушению, за которое его уволили бы и вышвырнули в ближайшем порту. Мне-то, пожалуй, надо столкнуться с охранником, выходя из каюты пассажира, и при этом быть бухим вусмерть, чтобы меня уволили, да и то охранник извинился бы. А вот мистеру Нгунде запрещено попадаться на глаза пассажирам, если только он не едет на ледовом комбайне или не выполняет еще какое-нибудь задание в общественной зоне. Сколь бы безупречна ни была его форма.
Вспомнив о ледовом комбайне, я спрашиваю:
– Как рука?
– Очень хорошо, доктор.
Это вряд ли. На левом предплечье у мистера Нгунде под длинным рукавом скрывается обширный ожог, полученный при попытке залить жидкость для гидроусилителя в ледовый комбайн с горячим движком. Найти на судне противостолбнячную сыворотку мне не удалось.