собирала милостыню, продавала мелкие предсказания, заводила знакомства. Одно из них и стало особенным.
– Он был очень веселым, бесшабашным и щедрым.
– Как вы познакомились?
– Мы… виделись много раз. Меня звали танцевать в разные заведения, и в некоторые, более-менее приличные, я шла. В те, где хозяин не мог походя продать меня какому-нибудь клиенту на ночь. Игорный дом Бенедикта Фуска был из таких.
– И там спускал деньги Жан-Батист Лакроэн.
– Среди прочих мест.
Художник сразу же заметил обворожительную танцовщицу и вскоре стал регулярно появляться рядом, не переставали звучать мягкие, но настойчивые уговоры стать его моделью, переходившие в льстивые мольбы или в обещания невиданных богатств. Она вежливо отказывалась, но Лакроэн был настойчив и обворожителен, – не выстояло девичье сердце, сдалось на милость распутника. Это стало еще одним событием, приведшим Валеску туда, где я ее нашел.
Как уже говорилось, у арбализейцев были непростые отношения с цыганами, а именно – жесткая сегрегация. Принося казне деньги, они все же не имели права жить во многих городах, а обитали в передвижных поселениях на окраинах. Обычно за тем, чтобы цыгане вовремя убирались восвояси, следили керубимы, но их служба из-за выставки и так еле выдерживала дополнительные обязанности. Помощь пришла откуда не ждали – из Фатикурея, и предложил ее видный иерарх зильбетантистской церкви Томаз эл’Мор.
Под его рукой находился недавно созданный Шестой полк храмовой стражи, а это почти три тысячи превосходно вооруженных фанатиков, прошедших через очень тяжелый курс тренировок. На время выставки именно храмовники стали присматривать за цыганами, а позже переняли у керубимов и некоторые иные обязанности пополам с правами.
Через некоторое время после того, как прекрасная Валеска увлеклась художником, ее нашли люди, служившие Фатикурею и ведавшие делами цыган. Несчастную схватили посреди бела дня и долго везли с мешком на голове.
– Это было страшное место, – содрогаясь, вспоминала она, – какая-то тюрьма, а из камер раздавались стоны и вопли…
– Это был дом скорби. Вы встретились с калекой, верно?
– Да, – почти неслышно прошептала она, – с тэнкрисом в колесном кресле. И с тем, вторым… убийцей.
– Вы говорите о монахе?
– Не знаю, что он был за монах, монзеньор, знаю только, что боюсь его.
– Продолжайте.
Томаз эл’Мор не таясь представился Валеске и сказал, что отныне она будет следить за художником для него. Почему? Зачем? Она не смела задавать вопросов, будучи напуганной до полусмерти, а тэнкрис и не собирался ничего объяснять. Он лишь сказал, что за неповиновение заплатят те, кто ей дорог, а потом и сама Валеска окажется взаперти, чтобы заживо сгнить в темнице.
– Чего именно калека хотел от тебя?
– Чтобы я продолжала быть рядом с Жаном-Батистом, монзеньор. Со временем я поняла, что он не просто художник, но и… сплетник. Покупал и продавал сплетни. Когда напивался, он бормотал во сне, а я… я должна была нести все,