большим зеркальным шкафом. Он был приставлен торцом к стене, и в детстве Вика очень любила свой уголок. Там было темновато даже днем, но она любила лежать на кровати, делать уроки и даже читать, ловя скупой свет, проникавший в узкую полоску между стеной и шкафом. Мать, все время строчившая на машинке у окна, время от времени, не отрываясь от шитья, говорила скрипучим голосом: «Вика, сейчас же вылезай, глаза испортишь. – И через секунду: – Кому сказала?» На это Вика всегда отвечала одно и то же: «Мам, я так лежу, я не читаю» – и продолжала читать, приготовившись, чтобы в случае опасности успеть спрятать книгу глубоко под матрас.
Отец Вики умер вскоре после того, как она родилась, – от разрыва сердца. Пошел на работу и не вернулся. Вика была четвертой у матери, она уже с пяти лет знала со слов тетки, что матери «шить приходится не вставая, глаза все, смотри, вытекли», и все для того, чтобы прокормить «ораву», то есть их – Вику, двух братьев и сестру.
Потом Вика повзрослела, и как-то сразу все, что было в ее жизни раньше, отодвинулось, стало далеким. Началась война, и через два месяца на старшего из двух братьев, Юру, пришла похоронка. Через год, в сентябре сорок второго, убили и младшего – Артема. В этом же сорок втором, как только Вике исполнилось шестнадцать, она пошла работать санитаркой в Боткинскую больницу, которая была рядом. Здесь она стала взрослой и впервые влюбилась – во врача их отделения. Фамилия его была Немчинов, а имя странное, казавшееся Вике красивым, – Леонард. Немчинов был высоким, старым для нее – ему было уже тридцать два – и чуть прихрамывал (он уже воевал и был ранен). Однажды она осталась на ночное дежурство, Немчинов тоже дежурил по отделению. Она зашла к нему по какому-то пустяковому делу, в это время началась бомбежка. Вика испугалась, Немчинов прикрыл ее, обнял, усадил на диван. А потом и уложил, делая вид, что загораживает от опасности телом. Тут же все и случилось. Утром Немчинов пообещал ей жениться и сказал, что то, что ей нет еще восемнадцати лет, не беда – он добьется в загсе разрешения. А потом Немчинов над ней подшутил. Вика ухаживала за одним молоденьким и очень тяжелым раненым. Солдатик был совсем плох, и вдруг неожиданно захотел есть, и Вика по его просьбе дала ему помидоры из передачи, принесенной родственниками. В палату ненадолго зашел Немчинов и видел, как раненый ест. Утром он умер: у него начался отек легких. Отправив умершего в морг, Немчинов подошел к ней и сказал серьезно: «Ну что же ты, растяпа. Я еще вчера подумал – зачем ты ему помидоры даешь?» – «А что, нельзя?» – испугалась Вика. «Конечно нельзя. Вот у него легкие и отекли, из-за помидоров». Немчинов ушел, а Вика бросила дежурство, убежала в больничный сад и до ночи рыдала там, спрятавшись в кустах. Там же ее Немчинов разыскал и объяснил, что пошутил. Там же она дала ему пощечину. После этого любое воспоминание о Немчинове вызывало у нее только одно – холодное отвращение. Поэтому сейчас, почувствовав, как смотрит на нее капитан, сидевший на скамейке за Арутюновым, она сначала подумала обычное: «Пусть смотрит, меня от этого не убудет». Спору нет, капитан был красив, даже, как