блудному сыночку шанс вернуться в лоно семьи, и тот немедленно ухватился за предоставленную возможность. Вдвоем они сумели убедить потрясенную, рыдающую Кимберли, что с ее стороны будет чистейшим эгоизмом цепляться за человека, который хочет вырваться на свободу, и к тому же лишать его возможности видеться с детьми. Они попросили отпустить с ними старшую дочь, Парис, под предлогом, что девочке не мешает немного погостить в Сан-Франциско. Потом маму заставили дать письменное согласие на развод. Ей даже не дали прочесть все документы, особенно те пункты, что были напечатаны мелким шрифтом. Только гораздо позже она узнала, что, оказывается, отказалась от всех прав на Парис. Три часа спустя они уехали. Навсегда. Конец сказки.
Сара смотрела на подругу глазами, полными слез сочувствия и ярости.
– Ты в самом деле рассказывала мне эту историю много лет назад, – призналась она наконец, – но я была слишком мала, чтобы понять, как подло с вами обошлись и сколько страданий доставили Кимберли!
Слоан немедленно воспользовалась настроением Сары, чтобы доказать свою правоту.
– Ну, теперь скажи: неужели ты хотела бы иметь подобных родственников? Или постаралась бы забыть их?
– Забыть? Да я прикончила бы собственными руками этого ублюдка! – прошипела Сара, но тут же рассмеялась.
– Вполне нормальная реакция и точная характеристика моего папочки, – одобрительно кивнула Слоан, ставя на стол тарелки с сандвичами. – Но поскольку мама моя и мухи не прихлопнет, а я тогда была слишком мала, чтобы сделать это за нее, да и всякие разговоры о нем или моей сестре причиняли ей невыразимую боль, я выбросила их из сердца и предпочла считать, что они вообще не существуют в природе. В конце концов мы всегда были рядом, а потом у нас появилась ты. Ничего себе семейка, верно?
– Верно! – от всей души подтвердила Сара, только вот почему-то не смогла улыбнуться. – А Ким не пробовала вернуть Парис?
Слоан покачала головой.
– Мама посоветовалась с местным адвокатом, и он сказал, будто понадобится целое состояние, чтобы нанять таких блестящих адвокатов, как у семейства Рейнолдс, и даже тогда не известно, сумеем ли мы выиграть дело. Ма всегда пыталась убедить себя, что Парис повезло и что сама она никогда не смогла бы дать своей старшей дочери ни таких возможностей, ни настоящего образования.
Несмотря на спокойный тон, Слоан переполняли гнев и горечь. Раньше самыми сильными эмоциями были презрение к отцу и жалость к матери. Теперь же жалость превратилась в глубочайшее, почти болезненное сострадание, а гнев – в бешенство. Этот безжалостный, подлый, эгоистичный человек смеет о чем-то ее просить! Слава Богу, она взрослая и способна сама за себя постоять. После тридцати лет полного безразличия и пренебрежения он смеет воображать, что одним-единственным звонком может исправить все и брошенная жена и забытая дочь станут лизать его руки и благодарно кланяться за такую милость. Зря она не объявила во всеуслышание, что скорее проведет неделю в гнезде скорпионов,