новому веку осторожно присматривались, принюхивались, притирались. Непривычно было теперь, например, при подписке на газету или при заполнении квитанций на оплату электричества писать не 19… год, а 2… тысячи такой-то. Некоторые ещё года до 2002-го писали по привычке что-нибудь вроде 1901, исправляли первую единицу на двойку, понимали, что совсем уж разогнались куда-то не туда. Такими помарками пестрела практически вся тогдашняя документация.
Но вот написание номера года нового тысячелетия стало более-менее привычным. Прижилось всё, что осталось в новом тысячелетии от тысячелетия минувшего, и никто не знал, что ещё нужно сделать, чтобы застывшие девяностые годы века ушедшего сдвинулись с места, и изменилось бы хоть что-то. Желательно в лучшую сторону, а не как у нас обычно происходит.
В нашем городе никто особо на великие улучшение не претендовал – обыватель скромен и не избалован, хотя власти и твердят постоянно, что мы слишком многого хотим. Но кто знает, что такое «многое»? Как говорится, когда ни гроша нет, так и алтын богатством кажется. А если деньги разве что из ушей не торчат, то и слиток золота уже не радует.
Мы же мечтали о новой дороге. Давно мечтали, ещё с Перестройки, когда эпоху Брежнева обозвали Застоем, потому что тогда всё очень медленно делалось. Но всё-таки делалось. После же Перестройки вообще остановилось на вполне законных основаниях. При Брежневе, действительно, так «тормозили» в любом деле, что даже новое здание Городской Администрации строили больше десяти лет. Хотя, чего там строить, три этажа всего. В Перестройку его перестроили, расширили и углубили, как и полагалось при процессе под названием «перестройка». Тогда про самых рьяных её участников так и пели: «Иван Кузьмич – участник Перестройки: он перестроил дачу под Москвой». Расширили для выросшего штата градоначальников и «ухлыбили» для подземного гаража. Народ терпеливо ждал, когда дойдёт очередь до простых смертных, но очередь эта споткнулась где-то, упала, да так больше и не поднялась. Не нашла дороги к людям. Где-то, должно быть, так и лежит до сих пор, а может быть, нашла себе другой путь.
– Нам не надо какой-то особой роскоши, – утешали люди новую власть. – Нам бы дорогу. Плохо же без дороги-то.
Без дороги и в самом деле плохо. Плохо, когда у людей нет своего пути. Когда приходится не легко шагать по жизни, а брести в кромешной тьме по грязи, по пыли, по снежным барханам, и не видна заманчивая даль в анфиладе домов и деревьев. Хорошая дорога манит вперёд, дразнит возможностью двигаться дальше, а мы ничего этого не видим: надо напряжённо смотреть под ноги, чтобы не начерпать в обувь грязи и воды. Такие люди потом всю жизнь ходят с опущенной головой.
Можно вспомнить древнюю прародительницу дороги – обычную тропу, пример упрямой деятельности человека, который прокладывает себе путь, приминает траву, оставляет следы, чтобы другие могли пойти следом. Тропа формируется постепенно, как «естественный отбор» самой лучшей и разумной траектории движения по данной местности.