момент было, конечно, обманом. Он просто морочил ей голову, врал, чтобы не обидеть, ведь порядочные люди не наносят обид. Но ему было неловко, будто он обманывал не её, а самого себя.
В письмах он не жалел такой чуждой ему слезливости, не жалел чувствительных слов. Наверное, их можно было бы заменить на более спокойные, умеренные выражения. Только женщин не проймешь холодными рассуждениями – он хорошо их изучил. Чтобы привязать женщину требовалось нечто большее, чем логически выверенные доводы, требовались горячие клятвы и признания, требовались выражения, не оставляющие никаких сомнений в чистосердечии пишущего.
И это письмо, он вновь кинул взгляд на уже запечатанный конверт, на свою витиеватую подпись, письмо получилось неподдельно откровенным, подробным, хорошим, таким, каким он и хотел.
Что ж, правдивость всегда ему удавалась, и в стихах, и в отношениях.
Зимние хлопоты
Через пару лет, роман между Тютчевым и мадемуазель Денисьевой, о котором и жена, и дочери, и близкие друзья думали, что он скоро иссякнет, засохнет как родник, высушенный испепеляющим зноем страсти, роман этот всё ещё продолжался.
Более того, родник не засох, а пробился в более спокойное, обыденное русло. Казалось, что окружающие привыкли к заурядному адюльтеру, с ним смирились, о нём почти позабыли и вроде бы перестали осуждать неосторожных любовников.
На этом фоне у Тютчева возникло неудержимое желание примирить всех близких, объединить их силой любви если не своей лично, то общечеловеческой. Ему захотелось, чтобы все любили друг друга как он мечтал во время поездки на Валаам. Именно тогда его душа, растаявшая от обаяния Лёли и её всеохватной любви, требовала счастья для всех.
И вот уповая на лучшее, Тютчев в конце декабря отправился в Овстуг. Он ехал в наёмной карете, утеплённой изнутри плотным войлоком. Пушистый снег далеко разлетался из-под копыт лошадей. Долгая зимняя дорога влекла долгие размышления о будущности.
Впереди был Новый Год, а в новом году всё должно пойти по-новому.
«К чёрту хандру, время пришло! – с подъемом думал он, – пора примирить моё семейство с Лёлей, чтобы как в старые добрые времена она и её тётушка бывали у нас, сидели за одним столом с Эрнестиной, с дочерями, без всякой тени вражды и предубеждённости. Мир, только сладостный мир! Хватит враждовать, хватит браниться и дурно относиться друг к другу! Пора признать, что жизнь слишком сложна, чтобы строиться по единому правилу».
Тютчев ехал в хорошем, приподнятом настроении, он готовился к грядущей эпохе всепрощения.
Словно устилая его путь золотым ковром, солнце красило жёлтым цветом белые поляны и дороги. Величаво махали хвойными лапами заснеженные ели, как бы благословляя на добрые дела. По небу лёгкой дымкой неслись белёсые облака, унося с собой горести и ненужные соблазны.
«Решительно, все хотят помочь в моём предприятии, – растрогался Фёдор Иванович, глядя в окно кареты, – даже природные