не облегчение, не удовлетворение, а… злость. Вот так все просто? Так быстро? Неделю терзался сам и терзал других, а завтра, как ни в чем ни бывало, поперекидывает из руки в руку гирю, взбодрится контрастным душем, побреется, поест и отбудет в офис? Студенткой я была на практике в одной газете. Тамошний главный редактор раз в месяц на неделю запивал. А, приняв на грудь, становился очень подвижным – мотался по кабинетам, болтал с сотрудниками за жизнь и засыпал, где сморит. Журналисты относили его на рабочее место. Но, опохмелившись, он возобновлял шатания. В течение нескольких дней закоренелый почитатель зеленого змия, постепенно уменьшая дозу и заставляя себя закусывать, приходил в чувство. Руки тряслись до следующей серии возлияний, но к этому привыкли. Первыми словами протрезвевшего шефа всегда были: «Алкаши! Все нагло спиваетесь! Поувольняю. Разукрашу выговорами трудовые книжки. Но трезвости от вас, забулдыг, добьюсь». Я вздохнула. До завтра далеко. Экс-муж еще сегодня вполне сподобится принять ванну, съездить в ресторан, отужинать мясом и безалкогольным вином, вернуться домой и заняться любовью со своей верной девочкой. Я явно свихивалась, едва ли не желая продления его мук. Пришлось позаковыристей себя выругать. На втором витке наваждение спало. Пусть будет жив – здоров и счастлив. В коридор я вышла почти собой.
Тактично поджидавший меня возле двери в свою комнату Михаил Игоревич тихо сказал:
– Геннадий уже здесь. Необыкновенно быстро добрался. Наверное, звонил мне по мобильнику и просил уговорить вас встретиться из машины.
– Славно, – откликнулась я, по мере сил скрывая недовольство.
«Назначьте точное время, если согласны»… Артисты. Теперь не удивилась бы, узнав, что Самошев торчит тут с рассвета. Примчалась, дурочка доверчивая. «Поля, так не пойдет, – с тоской подумала я. – Ну, захотел Измайлов колбасы, ну, стало бывшему лучше, ну, схитрили парни, в порядке вещей все. Ты же никогда злобностью не грешила. Что тебя задевает, гнетет прямо-таки»? Ответ сам собой не напрашивался. Еще бы что-то добровольно лезло в такую гудящую голову…
– Полина, очнись. Тебе дурно? Попей воды, Полина.
Я открыла глаза и обнаружила себя, сидящей на полу. Передо мной на корточках смешно покачивался Михаил Игоревич. Он смачивал пальцы в стакане с пузырящейся минералкой и тряс ими возле моего носа, а после подносил этот стакан к моим губам или отхлебывал из него сам. Он кричал шепотом, что меня позабавило и озадачило. На душе было легко, в теле тяжело. Я кое-как поднялась, вернее парень, уловив мое шевеление, поставил меня и прислонил к стене. Ноги противно дрожали, колени подгибались, кисти покалывало.
– Полина Аркадьевна, может, врача?
– Ладно, перестань. Разволновался, перешел на ты в одностороннем порядке, позволь мне присоединиться.
– Что это было? Обморок? От чего?
Мне самой было интересно. Дверь комнаты стража тела приоткрылась.