разделе указать на диапазон потенциального применения стола, а также его форм и размеров. Здесь мы окажемся ближе к удовлетворительному ответу, но и он не соответствует реальности. Во-первых, существует привычка мыслить о столе в узких рамках его использования. Но, вообще-то, он легко оказывается чем угодно – стоит просто напрячь фантазию. И, во-вторых. Даже если стол слишком велик или, напротив мал, а также обладает каким– то невообразимым видом, всё равно, большинство назовут его именно «столом», пусть и внеся некоторые корректировки. Вследствие этого и данное решение недостаточно.
Здесь необходимо вспомнить одно историческое недоразумение. Эскимосы имеют в своём распоряжении несколько обозначений снега. Так как он представляет собой критически важный для них сегмент действительности, то они разорились сразу на такое количество имён. Долгое время многие заблуждались, полагая, что ярлыков для снега у них гораздо больше, но это оказалось не так. Несмотря даже на то, что на самом деле перевод из одного языка в другой никогда не бывает точным и буквальным, тем не менее, этот эпизод поможет мне прояснить нашу проблему.
Резонно задать себе вопрос, а почему, собственно, эскимосы ограничились лишь несколькими словами? В конце концов, они могли изобрести более внушительное число имён, тем более что это бы помогло им ещё лучше описывать ту реальность, в которой они пребывают. Это легко понять, если принять в расчёт мои предыдущие размышления. Язык всегда и всюду вписан в рамки технических и структурных пределов. Бесконечное увеличение ярлыков для снега автоматически снижает способности коммуникационной системы обозначать что-то другое, что на деле окажется пусть и менее важным, но всё-таки существенным.
В силу моего увлечения снежной скульптурой я понимаю этот народ. Действительно, снег может быть рыхлым, пушистым, липким, с вкраплениями льда, тяжёлым, слоённым и т.д. Но заметьте, я обозначают его, прибегая к помощи комбинирования его имени с иными, которые напрямую к нему не относятся. Поступить так, значит освободить, пусть и в малой степени, пространство языка для описания всей остальной реальности. Кроме того, вы прекрасно поймёте меня, если я не стану прибегать к часто неблагодарному творчеству, а воспользуюсь тем, что есть.
Для того чтобы вообще у снега появилось несколько обозначений в его состояниях необходимо увидеть серьёзные отличия, которые бы, в свою очередь, во-первых, не сводились к своим соседям, а, во-вторых, были бы легко идентифицируемы и отличимы от прочих. По-видимости, нечто подобное и произошло у эскимосов, однако оставалась ещё одна проблема. Почему бы не расширить диапазон звучаний, придумав новые слова? Ответ прост и незатейлив – а зачем? Какой смысл в том, чтобы напрягаться, если уже и так все возможные его конфигурации уместились в том, что имеется? Ведь только что изобретённые имена с необходимостью поставят вопрос о судьбе старых, которые придётся убрать или куда-то их пристроить, чтобы вместо них появились их заменители.
В действительности