огромны, что по самой своей природе не требовало повышенного внимания к отношениям со своими сородичами и, разумеется, чужаками.
Два этих примера ярко иллюстрируют тот водораздел, который наблюдается между социальными и природными условиями нашего существования. Но они также показывают следующее. Чем более общество независимо от непосредственного контакта с окружающей средой, тем менее оно заинтересовано в создании отдельных слов. Неожиданным свидетельством тому служат обозначения животных в биологии, когда наименования на латыни есть, а в обыденной речи – нет. Культура настолько свободна, что может позволить себе создать искусственное пространство для соответствующих специалистов, труд которых почти никак не востребован большинством населения (да простят меня представители столь уважаемой мной науки).
Однако верно ли обратное? Означает ли высокая степень зависимости данной группы от природы наличие в рамках её культуры большого числа слов, именующих проявления и предметы окружающей среды?
На этот вопрос не так-то легко ответить. И тому есть следующие причины. Первая. Совершенно избежать обозначения социального локуса действительности ни один коллектив не способен. Поэтому хотя бы какие-то слова, посвящённые данной области, будут присутствовать. Это обстоятельство само по себе накладывает некие пределы возможности именования мира природы.
Вторая. Простых ярлыков для животных и растений явно недостаточно. Должны быть связки и вспомогательные языковые единицы, которые бы соединяли разрозненные явления и предметы природы в единое целое, по крайней мере, в рамках соответствующей системы. В противном случае нужда в именовании выглядела бы странно, потому что хватило бы и указания. И снова данные слова могли бы использоваться в контекстах, не имеющих прямого отношения к окружающей среде, но переноситься на мир культурный.
Третья. Большую роль играют размеры данного коллектива. Если вспомнить мои примеры, то обнаружится, что существование биологов с их особым языком – это возможность общества отдавать часть ресурсов на то, что не применяется большинством других людей. То же самое касается и многих других специалистов, имеющих собственный жаргон. Вследствие того, что носителей коммуникационной системы – огромное множество, она в состоянии позволить себе существование отдельных, но не изолированных областей, в рамках которых присутствуют особые имена и обозначения. Если же, напротив, группа невелика, то весь её словарный запас распределяется равномерно, и, по сути, каждый знает ровно столько же единиц, сколько и любой другой её представитель.
Если вообразить себе ситуацию, когда носителей много, но все они плотно спаяны с природой и зависят от неё, то не совсем понятно, начнёт ли язык дифференцироваться по подгруппам, с собственной специализацией в некой узкой области знания, либо же мы увидим образование новых коммуникационных систем, но с той же плотностью данных, что и у изначальной.