светя-я-ящиеся ру-уки… – замогильным голосом провыл Холодец.
– Вряд ли. И вообще… в Мексике не едят шпроты. Там едят тор… ну эту…
– Тортиллу.
– Вот-вот.
– Спорим, – сказал Холодец, озираясь, – спорим… спорим, тебе слабо постучать в одну из этих дверей. Спорим, за ними затаились покойники.
– А чего им таиться?
Холодец подумал.
– А они всегда таятся. Не знаю почему. Я смотрел. И еще они умеют проходить сквозь стены.
– А зачем? – спросил Джонни.
– Чего – зачем?
– Зачем им проходить сквозь стены? Живые-то этого не умеют. Так на кой это покойникам?
Мама у Холодца была очень сговорчивой в отношении видео. Если верить Холодцу, ему позволяли в одиночку смотреть такие фильмы, которые даже столетним старичкам приходится смотреть вместе с родителями.
– Не знаю, – сознался он. – Они всегда почему-то жутко злые.
– Из-за того, что померли, да?
– Наверное, – сказал Холодец. – Что за жизнь у покойников!
Вечером Джонни задумался над этим (к тому времени он уже познакомился с Олдерменом). Знакомых покойников у него было не много: мистер Пейдж, который, кажется, умер в больнице, и прабабушка, которая просто умерла. Их нельзя было назвать особенно злыми. Прабабушка не очень хорошо ориентировалась в окружающей обстановке, но никогда не злилась. Джонни навещал ее в «Солнечном уголке» – она там помногу смотрела телевизор, коротая время в ожидании обеда, полдника или ужина. А мистер Пейдж, тихий старичок, единственный из взрослых с улицы Джонни, днем бывал дома.
Вряд ли они стали бы восставать из мертвых только для того, чтобы станцевать с Майклом Джексоном. А единственное, ради чего прабабушка Джонни стала бы проходить сквозь стены, – это телевизор, который можно смотреть без необходимости предварительно с боем увести пульт у пятнадцати других старушек.
Джонни казалось, что многие люди все понимают шиворот-навыворот, о чем он и сообщил Холодцу. Холодец не согласился:
– Наверное, покойники думают по-другому.
Они шли по Западной авеню. Кладбище было спланировано как город с улицами. Названия не блистали оригинальностью – Северный проезд и Южная аллея, к примеру, упирались в Западную авеню. В месте слияния на засыпанном гравием пятачке стояли скамейки – это было что-то вроде центральной площади. Но большие безмолвные викторианские склепы создавали атмосферу предпраздничного «короткого» дня, затянувшегося навеки.
– Отец говорит, все это застроят, – сказал Холодец. – Он говорит, городской совет продал кладбище какой-то крупной компании, потому что его жутко дорого содержать. За гроши продал. За пять пенсов.
– Целое кладбище? – не поверил Джонни.
– Так он сказал. – Казалось, Холодцу и самому не больно-то верится. – И вроде вышел скандал, реально.
– И тополевую рощу?
– Все-все, – сказал Холодец. – Под офисы, что ли.
Джонни оглядел кладбище. Это был единственный на много миль участок открытой местности.
– Я