скорчив пренебрежительную гримасу.
– Ну, меня-то не проведешь! Когда так воняет, это значит, что они все собрались в лесу, чтобы всласть попировать перед тем, как выйти на тропу войны, и, чтобы набраться храбрости, жрут маис и вареных собак! И к тому же хлещут воду, – добавил он с выражением отвращения на лице, от которого его глаза выкатились из орбит и стали похожи на глаза испуганной улитки.
У этого солдата было на редкость глупое лицо. Если бы его наняли бродячие комедианты, чтобы выступать на подмостках, зрители бы покатывались со смеху.
Дующий с реки ветерок действительно доносил до них сладковатый запах со стороны леса, и это был запах индейских пиршеств.
– Этот дух идет оттуда, оттуда и оттуда, – продолжал солдат, показывая в сторону левого берега Кеннебека. – Тут не ошибешься!
Забавный малый! Он был одет в плохо сидящий синий мундир и держал свой мушкет так неловко, что в душу невольно закрадывалось беспокойство: не уронит ли он его?.. Вместо мокасин и краг на нем были тяжелые башмаки, которые, казалось, делали его еще более неуклюжим, а также толстые холщовые чулки, плохо закрепленные и потому висевшие складками, что уж вовсе не соответствовало требованиям устава.
– Да не волнуйтесь вы так, Адемар, – с наигранной заботой сказал барон де Сен-Кастин. – Не надо было записываться в колониальный полк, если вы так боитесь войны с индейцами.
– Так ведь говорю вам, вербовщик во Франции напоил меня так, что я очухался только на корабле, – простонал Адемар.
Меж тем появился граф де Пейрак, сопровождаемый голландцем и французом, которые остановили его, когда он сошел на берег.
Они слышали заявления Адемара о котлах войны.
– Думаю, этот малый прав, – сказал француз. – Сейчас ходит много разговоров о том, что абенаки скоро отправятся в поход, чтобы наказать обнаглевших англичан. А вы, Кастин, с вашими эчеминами с ними пойдете?
Барон, казалось, был раздосадован. Во всяком случае, на этот вопрос он не ответил. Он поклонился графу, тот же дружески пожал ему руку.
Затем Жоффрей де Пейрак представил своих спутников жене.
Голландца звали Питер Богген.
Вторым был Бертран Дефур, который вместе с тремя братьями владел концессией на перешейке в самой глубине Французского залива[2].
Этому широкоплечему пикардийцу, с лицом, словно вырезанным из обожженного солнцем дерева, видимо, уже очень давно не доводилось выражать почтение красивой женщине.
Сначала он, казалось, смутился, но природная простота придала ему смелости, и он отвесил Анжелике низкий поклон.
– Это надо отпраздновать, – сказал он. – Пойдемте выпьем.
За их спинами вдруг раздался какой-то хрип. Все повернули головы.
Солдат Адемар тяжело привалился к двери, с ужасом глядя на Анжелику.
– Дьяволица, – пролепетал он. – Это… это она! Вы мне ничего не сказали. Это нечестно. Почему вы не предупредили меня сразу, господин лейтенант?
Сен-Кастин гневно зарычал.
Схватив