и озабоченный вид, совершенно не вяжущийся с его свежим юным лицом.
Зато служанки, миловидные девушки, румяные от работы в полях, вели себя куда менее церемонно. Теперь, вдали от сурового ока своего старого хозяина, они охотно улыбались и с горящими глазами разглядывали наряд Анжелики. Приезд этой знатной французской дамы был событием чрезвычайным, и они с жадным вниманием изучали каждую деталь ее весьма скромного туалета и ловили каждый ее жест. Что, впрочем, отнюдь не мешало им заниматься своим делом: одна из них принесла в деревянной миске мыло, другая – нагретые у очага полотенца.
Анжелика занялась ребенком. Оказавшись в доме Уильямсов, она больше не удивлялась легкой тупости маленькой англичанки. Пожалуй, надо вспомнить ту атмосферу, что царила в Ла-Рошели… но здесь, кажется, все обстояло значительно хуже!
Однако, когда пришло время одеваться и Анжелика уже хотела подать Роз-Анн приготовленное для нее темное платье, эта робкая девочка вдруг взбунтовалась. Ее пребывание среди французов нанесло ее душе непоправимый вред; хотя она и прожила у них недолго, она погибла навеки, – по крайней мере, так сказал бы его преподобие пастор. Ибо она вдруг с силой оттолкнула поданное ей унылое одеяние, повернулась к Анжелике и, уткнувшись лицом в ее грудь, горько зарыдала.
– Я хочу надеть мое красивое красное платье! – вскричала она.
И, словно для того, чтобы лишний раз подчеркнуть, откуда у нее взялся этот мятежный дух, она несколько раз повторила эту фразу по-французски. Служанки были потрясены. Нечестивый язык в устах одной из Уильямсов, бесстыдное проявление гнева и упрямства, явное кокетство – все это вызывало ужасное замешательство и не предвещало ничего хорошего.
– Миссис Уильямс ни за что этого не позволит, – нерешительно сказала одна из служанок.
Глава IV
Очень прямая, очень высокая, очень худая, величественная и представительная, Сара Уильямс устремила тяжелый взгляд на свою внучку, а заодно и на Анжелику.
Ее позвали, чтобы разрешить спор, и, по-видимому, она полагала, что он может разрешиться только полным отказом от любой точки зрения, которая не совпадала с ее собственной.
Никто не олицетворял праведность и воздержание лучше, чем эта высокая женщина, которая вблизи выглядела весьма впечатляюще в своем темном платье с белым плоеным воротником, охватывающим ее длинную стройную шею.
У нее были тяжелые набрякшие голубоватые веки, прикрывавшие глаза, в которых временами вспыхивал темный огонь, и очень бледное лицо, старое, но не лишенное величия.
Глядя на ее худые полупрозрачные, благочестиво сложенные руки, Анжелика не могла забыть, с какой быстротой эти самые руки схватили со стены мушкет.
Анжелика погладила по голове Роз-Анн, которая все никак не переставала плакать.
– Это же ребенок, – мягко сказала она, глядя на непреклонную даму. – А для детей естественно любить все яркое, радостное, красивое…
И тут она заметила, что волосы