он столь тщательно охранял от посягательств, пробило стены. Не умея иначе выразить своих чувств, в ту ночь он постарался дать мне все, что мог – а это было немало… Как я не понимала, что этот человек оплачивал свои долги сразу, потому что не любил обязательств. Сколько же нужно было ему любви, если моей явно не хватало – то ли в количественном, а, скорее всего, в качественном (и тут уж я ничего не могла поделать) отношении.
Итак, мы распрощались в очередной раз. Он уехал. Я ходила на работу, коротая вечера перед телевизором, посвящала часы красе ногтей, и мне периодически не хватало дня – я всегда была чем-то занята. Когда прошло две недели, я не забеспокоилась. Я уже привыкла, что он мог и не явиться сразу по приезду, он мог задержаться, он мог сразу же уехать куда-то снова. Но через полтора месяца я стала волноваться. В этот раз мы не ссорились, а стало быть, он знал, что я буду его ждать. Ненужные мысли лезли в голову – могло произойти что угодно, а я и не узнаю никогда. Разве что случайно встречу кого-нибудь из его приятелей, как это уже бывало. Большинство из них знало, где я живу, но не номер моего телефона. Кто выступил бы в роли гонца с печальными вестями? Постепенно я пришла к мысли, что мне остается только ждать.
И вся моя занятость улетучилась в один миг. Много, слишком много вечеров я провела, пытаясь сделать что-то – и забывая, что именно, замирая в ванной над не достиранным бельем или в кухне над перекипающим супом, в уме все разбирая по косточкам нашу последнюю встречу и пытаясь понять, почему он исчез, почему не звонит. Из широкого круга моих подруг и друзей, приятельниц и знакомых почему-то осталась лишь одна, но и с ней я старалась разговаривать как можно короче – вдруг Он не сможет дозвониться? Она-то, Ленка, со свойственной ей бесцеремонностью, и высказала предположение, что он попросту меня бросил. Этот вариант чем-то перекликался и с моими мыслями по поводу. Все же я безболезненно выслушала ее – потому что не принимала всерьез. Меня еще не бросали, я не знала, как это бывает. Мне казалось, что при этом должны произносится какие-то слова. Не мог же он уйти, как ни в чем не бывало – и все? Ведь, в самом деле, я не цветок и не письмо. Я также не чувствовала себя транзитным пассажиром или запасным аэродромом.
Поэтому я продолжала жить и ждать. Все так же ходила каждый день на работу, где с утра до вечера меня осаждали студенты, сами не намного младше меня. Ксерокс ломался, непроизвольно отключался принтер, телефон звонил, не умолкая, и я, вся в мыле, металась между чудесами техники. Пытаясь одновременно отвечать поминутно возникающим со своими проблемами студентам и преподавателям. А деканша, суровая дама внушительных габаритов с кроваво-красными губами, сверлила меня взглядом, в котором читалось: «И зачем мы взяли эту дурищу?». Я прилагала максимум усилий, но мне, как самой младшей, неизменно доставалась роль «мальчика для битья». Перипетии моей «карьеры» затеняли пустоту личной жизни,