его лицом к стене.
Через пару дней я позвонила тетке, изумленной моим вниманием, и напросилась в гости. Я сделала еще один междугородний звонок… Я никому не говорила о своем плане, в котором было столько уязвимых мест, отчетливо понимая, что рискую в конечном итоге оказаться смешной идиоткой – если не хуже. Но это меня не остановило.
И в назначенный день я села на электричку. Я находилась в таком ужасе перед тем, что собиралась совершить, что все вокруг было как в тумане. Я ничего не запомнила ни по дороге, ни в самой Москве, кроме обычной суматохи и разноцветья. Мне пришлось встряхнуться перед встречей с теткой, но потом, к счастью для меня, все мои чувства отключились вместе с памятью. Я практически не помню, как стояла я в скорбном ряду у фонтана, что говорила, держа в руках фотографию, в нацеленную на меня камеру… а потом ушла с ощущением непоправимой и оттого особенно страшной ошибки. Может быть, иногда лучше ничего не знать. И я бросила фотографию в ближайшую мусорную урну.
Да, я сделала это. Я наплела тетке, что у меня встреча с подругой, я поехала в большой магазин, где уже были люди с черными провалами вместо глаз, они искали кого-то, как и я, и у многих потери были страшнее моих. Я заранее выучила наизусть свой коротенький, безличный текст. Если бы меня спросили, я не смогла бы даже сказать, кем мне приходится человек, которого я ищу. К счастью, никто не заинтересовался подробностями. Там было слишком много женщин в черном, как и я.
Потом я вернулась домой и стала ждать развития событий. Дни шли в обычном ритме. Возвращаясь с работы, я кормила заведенную для компании кошку и замирала в ответ на телефонный звонок. Звонили мне часто, но по пустякам – без иронических или соболезнующих расспросов о моем дебюте на телевидении. Я и страшилась, и надеялась, что никто из заинтересованных лиц меня не видел.
На выходных мною овладела лихорадочная жажда деятельности – как следствие прошедшего полукоматозного существования. Будто что-то я сбросила и теперь пыталась начать жизнь заново. Я почти забыла обо всем, почти. Я решила заняться генеральной уборкой своего жилища и как раз вытирала шкаф, когда где-то под грудой небрежно сваленных в кресло вещей заверещал телефон.
Я слезла с табурета, убавила громкость радио и лишь потом, в спешке опрокинув ведро, извлекла аппарат и сняла трубку. К счастью, воды в ведре было мало. Женский голос резал ухо не скальпелем хирурга, но пилой неумелого плотника. Убедившись, что я именно та, кого она ищет, женщина бешеным водопадом стала изливать на меня свою ярость. Ее невозможно было перебить или остановить, так что после вспышки моей активности в этой драме мне снова отвели пассивную роль. Теперь – слушателя. И я слушала. Спустя минуту я высвободила шнур и рухнула в кресло, глазами фиксируя растекающуюся во все стороны грязную воду. До сложенного у стены ковра ей оставалось совсем немного. Одновременно я чувствовала, как