Евгений Геннадъевич Катков

Две повести и рассказ. Вдумчивая проза


Скачать книгу

в подливу болгарский перец и специи. Кофе варит сама большой жбан, разливает в стаканы в железнодорожных подстаканниках, бросает сверху лимон. Все свежее, пахнет умопомрачительно и сокогонно. Сама нетороплива, объемна, величава. Строга. В коридоре за нами шумный хвост очереди. Здесь размеренная тишина и сосредоточенные глотательные движения.

      – Джон, – шепотом говорит мне Витя – что у тебя за рана на носу?

      – Порезался сегодня, представляешь?! – Шепчу я ему в ухо. – Один волос вылез, вот здесь. Скоблил-скоблил, изворачивался перед зеркалом, неожиданно по ноздре – чик! – Я подскочил на месте, изображая свою реакцию.– Болит, зараза.

      Витя немедленно послушно согнулся в поясе и завыл. Глядя на него, засмеялись другие студенты.

      – Молодые люди, я не буду отпускать, – остановила свой плавный ход буфетчица. – Хотите веселиться, идите на улицу.

      Испуганные, мы послушно утихаем. Один Витя, невидимый, продолжает беззвучно содрогаться в ногах.

      – Джон, ты его вовремя сразил, – улыбнулся Сергей, когда «владычица» отвернулась. – Могли бы остаться без кофе.

      Рома Протченков на поминках произнес хорошую фразу: «Был он рыжий, с улыбкой на устах». Если коротко, лучше, наверное, не скажешь. Смеялся Витя, правда, легко, хохотал, широко открыв рот, толкал кулаком плечо виновника смеха, согнувшись, приседал, «придерживая животики»… Волосы у него были не красные, но скорее желтые с блеском, – была их копна и под нею румяная, добрейшая физиономия. Впрочем, уже на втором курсе он похудел, коротко подстригся под Иакова, обнажив высокий лоб, который сразу вытянул и нагрузил интеллектом его лицо. Румянец, игравший сначала на пушистых круглых щеках, обратился со временем в мимолетную нервную тень на проступивших скулах. Глаза имел небольшие, серые, способные мягким стесненным прикосновением встретить ваш взгляд. Нос тонкий, прямой и тяжеловатый подбородок с неожиданно толстыми губами, – «губищами», как он их сам обзывал, выпячивая, придерживая кусочки крошащегося песочного печенья, что мы проглатывали за кофе в буфете. Ел, всегда со смаком, хищнически покраснев. Ступал широко, размахивал руками, наклоняя вперед лобастую голову. Вообще фигурой статной не располагал: узкоплечий, широкобедрый, но крепкий, среднего роста – домашний и лишенный какой-либо позы. Постепенно, со временем, взгляд его потемнел, отяжелел, провалился…. Рот сложился в неприметную ироническую гримаску, способную, впрочем, стремительно разлететься над рядом крупных зубов. Смех его до конца сохранял прежнюю энергию, но звучал реже, трудно вырывался, словно из-под спуда, потрясая и сокрушая всё тело, оставляя мученический, медленно расправляемый слезный оскал…

      Морозное солнце за окном. Тяжелый воздух больницы. Мы втроем уединяемся в перерыве скучного семинара. Джон, Пирог, Витя. Сергей прохаживается в тупике коридора, насвистывает что-то. Витя прислонился спиной к подоконнику, зацепив большими