эмоции. На его неподвижном смуглом лице не отражалось ничего от той бури, которая бушевала в его сердце.
– В Риме царит справедливость, – сказал Сулла. – Pax Romana[12]! Заслуги перед Римом вознаграждаются, преступления караются! – он смеялся в душе над собственным лицемерием. – Сам видишь, посол из страны пиктов, как быстро Рим карает преступников.
– Вижу, – ответил пикт, и в голосе его прозвучала угроза – признак с трудом скрываемого гнева. – Я вижу, что с подданными неподвластного Риму короля обращаются, как с римскими рабами.
– Его судил беспристрастный суд, – парировал Сулла.
– Да! Суд, в котором обвинителем был римлянин, свидетелями – римляне, судьей тоже был римлянин. Да, он не сдержался и швырнул наземь римского купца, который обманул его и ограбил, оскорбив вдобавок. Ах, он еще его и ударил! А разве его король – жалкий пес, который не смог бы разобраться в проступке своего человека? Что, он слишком слаб или слишком глуп и не смог бы судить об этом справедливо?
– Ну и ладно! Вот ты и расскажешь Брану Мак Морну о том, что тут произошло, – сказал цинично Сулла. – Рим, мой друг, не ищет у варваров справедливости. Дикари, попадая в Империю, должны вести себя тихо, а не хотят – пусть получают по заслугам.
Пикт стиснул зубы со скрежетом, сказавшим наместнику, что больше он от посла не услышит ни слова. Римлянин кивнул палачам. Один из солдат приставил гвоздь к широкому запястью несчастного и сильно ударил молотом. Железное острие углубилось в тело, заскрежетав на кости. Человек на кресте сжал зубы, но не издал ни единого звука. Он инстинктивно рванулся, словно волк, попавший в западню. На висках его вздулись жилы, на низком лбу выступил пот, на теле напряглись мышцы. Молоты неумолимо стучали, забивая гвозди в щиколотки и запястья. Кровь струей текла по рукам, разбрызгивалась по кресту. Явственно слышен был треск ломающихся костей. Человек на кресте молчал. Только почерневшие его губы натянулись, обнажая десны, да голова моталась из стороны в сторону.
Парта Мак Отна не двигался с места. На его застывшем лице пылали глаза, мышцы, сдерживаемые страшным усилием воли, окаменели. У его ног сидел на корточках слуга с деформированным телом. Отвернувшись от ужасного зрелища, он стальной хваткой вцепился в ноги своего господина и беспрестанно бормотал что-то себе под нос, как бы молясь.
Наконец солдаты перерезали веревки, чтобы тело казненного повисло на гвоздях. Черные блестящие глаза несчастного неотрывно смотрели в лицо того, кого называли Парта Мак Отна, в них мерцала отчаянная тень надежды. Солдаты подняли крест, вставили его конец в заранее выкопанную яму, поставили крест вертикально и утоптали землю у его основания. Пикт повис на гвоздях, вбитых в его тело, но молчал по-прежнему. Он так же вглядывался в лицо посла, но надежда исчезла из его глаз.
– Еще поживет, – безмятежно сказал Сулла. – Эти пикты живучи как кошки. Я поставлю, пожалуй, здесь десяток стражников. Пусть охраняют день и ночь, пока не сдохнет.