ел, он все еще трет глаза. Вместе с новыми товарищами они забираются в кузов и прибывают на виноградники; следуя их примеру, они с Инес взваливают на плечи корзины и берутся за работу.
Пока они трудятся, дети предоставлены сами себе. Их в ватаге пятеро, под предводительством самого старшего мальчика по имени Бенги, высокого, тощего, в густых черных кудрях; они мчат вверх по склону к запруде, что направляет воду на виноградники. Прежде плескавшиеся здесь утки встревоженно взмывают в воздух – все, кроме одной пары, у которой птенцы еще не научились летать; эта пара гонит свой выводок к дальнему берегу. Недостаточно быстро, впрочем: вопящие дети оказываются на том берегу раньше и вынуждают уток плыть обратно к середине запруды. Бенги принимается швырять камни, дети помладше берут с него пример. Птицы не могут улететь, а лишь плавают кругами и громко крякают. Камень попадает в селезня, он красочнее самки. Тот вздымается над водой, падает и плещет сломанным крылом. Бенги издает победный клич. Шквал камней и комьев земли удваивает силу.
Они с Инес с сомнением прислушиваются к шуму, прочим сборщикам все равно.
– Что там происходит, по-твоему? – спрашивает Инес. – Давиду ничего не угрожает?
Он бросает корзину, взбирается на холм, подходит к запруде и видит, как Давид с такой яростью толкает старшего мальчика, что тот спотыкается и едва не падает.
– Прекрати! – слышит он, как кричит Давид.
Мальчик изумленно смотрит на своего обидчика, после чего разворачивается и кидает в уток еще один камень.
Тут Давид бросается в воду, одетый, в ботинках, и принимается плескать на уток.
– Давид! – зовет его он, Симон. Ребенок не обращает на него внимания.
Внизу, на виноградниках, Инес бросает корзину и бежит. Последний раз она при нем напрягала силы, когда год назад играла в теннис. Бежит она медленно – набрала вес.
Из ниоткуда появляется громадный пес и несется мимо нее, как стрела. Он в мгновение ока сигает в запруду – и вот уж рядом с Давидом. Хватает его зубами за рубашку и тянет к берегу; ребенок бьется и сопротивляется.
Прибегает Инес. Собака укладывается, уши торчком, глаз с нее не сводит, ждет знака, а Давид, мокрый насквозь, ревет и колотит пса кулаками.
– Ненавижу тебя, Боливар! – орет он. – Тот мальчик кидался камнями, Инес! Он хотел убить утку!
Он, Симон, берет буйствующего мальчика на руки.
– Успокойся, успокойся, – говорит он. – Утка не умерла – смотри! – у нее просто шишка будет. Скоро поправится. Так, дети, по-моему, вам лучше уйти отсюда, пусть утки успокоятся и живут дальше. А ты не смей говорить, что ненавидишь Боливара. Ты любишь Боливара, мы все это знаем, а Боливар любит тебя. Он думал, ты тонешь. Он тебя спасти пытался.
Давид сердито вырывается у него из рук.
– Я хотел спасти утку, – говорит он. – Я не просил Боливара ко мне плыть. Боливар – дурак. Глупая собака. Теперь ты давай спасай ее, Симон. Давай-давай, спасай!
Он, Симон, снимает ботинки и рубашку.
– Ну,