всю колотило, поэтому воспоминания не настолько отчетливы. В машине на заднем сиденье поместились покойный господин Такахаси и еще один помощник. Место оставалось, и тогда в машину сел еще один работник метро.
Когда я встретилась с господином Тойодой в следующий раз, он подарил мне новый платок, поскольку тот он мне так и не вернул. Видимо, тому, кто сидел на заднем сиденье, стало плохо, вот платок и пригодился. Пожалуй, в тот момент господин Такахаси был еще жив. Но одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: он уже не жилец. Людей, стоящих на пороге смерти, мне до тех пор видеть не приходилось, но тут как пронзило: он умирает, но его нужно попытаться спасти.
Водитель обратился ко мне: садись, сестричка. Нет, не могу, ответила я. Еще оставалось несколько человек, сами ходить они не могли, и я считала, что должна о них позаботиться. В какую больницу поехала та машина, я не знаю.
Затем я увидела голосившую во все горло женщину – ее лихорадочно трясло. Я села рядом и начала ее успокаивать: уже все позади, все позади. Тем временем подъехала неотложка; я как могла ухаживала за пострадавшими. Лица у них были даже не бледные, а мертвенно-синие. У одного – на вид довольно пожилого – мужчины изо рта шла пена. Да так сильно, что я подумала: сколько же ее у него там? Я расстегнула ему на рубахе все пуговицы, ослабила ремень брюк, нащупала пульс – частый. Я ему: дедушка, дедушка! А он не отвечает – без сознания.
Этот человек, показавшийся мне стариком, оказался работником станции. Он к тому времени снял форменный пиджак, и было непонятно, что он там работает. Выглядел он неважно, лысый, и я решила, что он просто пассажир. Уже потом я узнала, что его зовут Тойода и он сослуживец двух погибших станционных работников[21]. Работал он на платформе линии Тиёда, и лишь один выжил из трех пострадавших там людей. Говорят, пролежал в больнице дольше всех.
Подоспела неотложка. На вопрос: «Он в сознании?» – я не ответила, а закричала: нет, но пульс есть. Из машины принесли кислородную маску и приложили ко рту пострадавшего. Оказалось, что есть еще один дыхательный прибор, и меня попросили направить в машину того, кому он больше нужен. Подышав немного сама, я передала прибор трясущейся девушке, и та уже не отрывалась. Подоспели корреспонденты и окружили ту девушку – в тот день она не сходила с экранов телевизоров.
Ухаживая за людьми, я не чувствовала себя плохо. Когда до меня донеслись слова о кислородной маске – только тогда я поняла, что у меня не все в порядке с дыханием. Но тогда я считала, что между мной и происшедшим нет никакой связи, со мной все в порядке, а нужно спасать людей, пострадавших в этом происшествии (каком, я не знала, но происшествии неординарном). Как я уже говорила, мне с самого утра нездоровилось, и неважное состояние, казалось, было чем-то иным, лично моим. Тем временем мимо проходил сослуживец. С ним вместе мы спасли девушку от напора прессы. Затем он предложил пойти на работу, и я поняла, что нужно идти. От Касумигасэки до фирмы минут тридцать пешком. На ходу было трудно дышать, но не настолько,