государства и противников законного властителя, оному и помог быстрее наказать изменников.
На какое-то мгновение игумен смолк, молчал и пришедший к нему.
– Наверняка, ты бы хотел сохранить в тайне своё истинное имя. Не должно никому знать, дабы не могли никто из братии ненароком или вольно выказать его.
– Ты, как всегда, прав, отче.
– Премилостивый Боже, – продолжал со вздохом старик, – за великие грехи наши попустил ныне быть времени трудному. Не нам суемудрием человеческим судить об Его неисповедимом промысле. Когда Господь наводит на нас глады и телесные скорби, что нам остаётся, как не молиться и покориться Его светлой воле? Ушли в прошлое новгородские вольности, вытребованные великим князем, посланным от Бога. И держим поклонную голову не пред Иваном Васильевичем, а пред волею пославшего его. Вспомним пророческое слово: «Аще кая земля оправдится перед Богом, поставляем им царя и судью праведна и всякое подаёт благодеяние; аще же которая земля прегрешит пред Богом, и поставляет царя и судей не праведна, и наводит на тое землю вся злая». Останься у нас, сын мой; поживи с нами.
Когда придёт тебе пора ехать, я вкупе с братиею стану молиться, дабы где ты ни пойдёшь, Господь везде исправил бы путь твой! А теперь пройдём к трапезе. После духовной пищи не отвергнем телесной. У нас есть изрядные щуки, есть и караси; отведай нашего творогу, выпей с нами мёду черемхового во здравие государя и высокопреосвященного владыки.
Вот так и остался странник в том монастыре. Поначалу побыл послушником, усиленно приобщаясь к духовной жизни. А в скором времени принял постриг и стал чернецом, в иночестве Евтихием. Поселили его в келье рядом с кельей иеромонаха Макария. Чернец сидел в иноческой одежде перед свечой и переписывал книгу «Деяний апостола Павла». Игумен посещал сего инока и благословил на написание истории о покорении Великого Новгорода Иоанном III Васильевичем.
Когда позвонили к обедне, иеромонах пошёл в церковь и стал служить. В середине службы явился в храм сей инок и пропел всю обеденную службу до конца. Ему дали просвиру и позвали вместе со всеми в трапезную. Там инок читал жития святых. Хорошо читал, гладко, сладкоголосо. Иноческие труды исправлял усердно, время проводил в работе и молитвах, ничего не имел, кроме одежды, и пищу вкушал раз в неделю.
Первая глава
Тихо в зимнем лесу, тихо до жуткости. Порой взмахнёт крыльями крупная птица, а иногда с зелёной пелерины какой-нибудь вековой ели сползёт белое снежное одеяло, свалившись сугробом на осиновую поросль, и снова лес угомонится в белесой спячке. Кажется, что не только природа, но и всё живое замерло до весенних дней, утомившись за прошедшие лето да осень.
Однако это лишь кажущееся. Из немого леса протянулась едва приметная нитка дороги, а чуть поодаль чернела убогая деревенька. Тонули в сугробах тяжёлые избы, где теплилась жизнь, топились печи да мерцали под иконами