совсем недавно, когда стояли в середине моста. А очередь у вас «ой—ёй—ёй» – сами изволите видеть. Как за колбасой в Елисеевском.
– В Елисеевском не была. А по—английски вы что, не понимаете разве? Мы и по—английски передавали.
– Надо бы по—грузински, – резонно пошутил Кирьян Егорович.
– Тут у вас ни хрена не слышно, – буркнул себе под нос Малёха.
Он слегка знает английский. Снисходя, употребляет разговорный русский. Но, чаще всего помалкивает в тряпочку из искреннего нежелания общаться со старыми пердунами и пьяницами. Курение травки, как применяемое им самим, исключено из списка пороков.
– Бибикают и мычат все кругом, как голодные коровы, – продолжает Малёха.
– Белоруссы сами виноваты! – возмущается Кирьян Егорович, – они только один паспорт вернули, а он был старым и просроченным… а его мы показывали только для доверия… – что часто, мол, ездим. А нормальный паспорт себе заны… оставили. Зачем так делать?
– Так—то так. Но не знаю, не знаю… – сказала тётенька, – у Самих—то где была голова?
Вопрос поставлен справедливо и конкретно. На конкретный вопрос всегда есть конкретный ответ.
У большинства Самих голова на месте. Виновата только самая главная голова. Это замороченная черепушка Ксан Иваныча. Замороченность не снимается ни стиморолом, ни антипсихозной конфеткой, засунутыми с утра в ротовую полость. Он целиком под страхом всех гиптетических дорожно—процессуальных неожиданностей. Жуть и ожидание неминучей беды непроходимой раскорякой стоят поперёк мозга.
Прилипший к зубу леденец – не к добру, – говорит телевизионная примета.
***
Порфирий Сергеевич сидит в машине и не выходит даже для покурения.
Он думает. Он вторые сутки кряду озадачен. Причина: появление его взору совсем недавно голубого ночного экспресса фантастического вида, забитого голыми и колышущимися, как эфирные облачка, пассажирками.
Ларчик открывался просто: в трубку Кирьяна Егоровича, целенаправленно для Порфирия, дабы отдалить его от бутылки, сбить с ног и уже спокойного уложить в постель, была подсыпана слоновая доза дур—муравы.
Порфирий со следующего утра, отсчитывая от момента занятного искурения, самостоятельно мыслить уже не мог. Он, похихикивая, или до буквоедства точно следовал приказам сверху; либо от безысходности, будто стал сверхпонятливой обезьянкой, но с некоторым отставанием по фазе, один в один повторял все акции и телодвижения товарищей.
Реальную пользу и автономию самодвижения Бим проявил при вынужденной остановке в Москве. Крюк в столицу пришлось сделать для того, чтобы отштемпелевать недостающими печатями туристические бумаги.
***
Дело было так.
Москву (согласно стандартному детективу) неделю беспрерывно поливал дождь.
Чтобы почём зря не мочить шлепанцы, Бим, не придавая особого