больше к Волге ходил, откуда она зачинается.
– Зачинается, все бы тебе о зачатии говорить. Сколько детей-то настрогал, пока столяром работал.
– Осьмнадцать.
– Осьмнадцать. Чего уж не двадцать до ровного счета.
– Грамотный ты очень, осилил бы я двадцать-то? С осьмнадцатью еле справился, высох весь.
– Это да. Наша ветла на пруду лучше выглядит, а он лет десять без воды.
– Попробуй сам не попить с год, чай, сдохнешь.
– Смотри, Пахом, Узень показался и водохранилище.
– На твою лысину похоже водохранилище, обросло все камышом.
– А по мне так краше картины нет: словно лента с ожерельем вплетена в степь.
– Ты вот что скажи, Кузьмич, все же ветеринар. Помнишь, как выкладывал мово жеребца? Убег он тогда от нас, так с одним яйцом и остался.
– Говорил я, надо спутать ноги, а ты: удержу. Вот он тебя и лягнул в промежность. Может, поэтому перестали вы с Манькой рожать.
– Я тогда так закрутился на месте, что воронку в земле вырыл. Ты еще в нее провалился, когда пьяный от меня уходил.
– Темно было в два часа ночи. Не надо было Маньке поднимать тосты за каждого из своих детей, удивительно, как она помнит их всех по имени?
– Она завсегда так, если за здоровье и на благо.
– Так о чем ты хотел меня спросить?
– Скажи мне, Кузьмич, в степи засуха, полынь не растет, а где суслики воду берут? У них ведер нет, чтобы носить ее с Узеня.
– Они умные, Пахом. Роют норы вблизи водоемов, и бегают к ним, когда захотят пить.
– А если козявка. Сколь ей надо ползти до реки, как нам с тобой до Волги.
– Для козявки каждая утренняя росинка – ведро воды, Пахом. В природе все предусмотрено. Вот мы идем с тобой по степи пешком, ботинки расползлись. А камыши рядом. Почему не сплести лапти? Насади на крючок жука, закинь удочку – вот тебе и уха. Понял намек?
– Устроим отдых у реки?
– Соображаешь. А почему настрогал восемнадцать детей, никак не пойму.
– А чо понимать. Дерево с одной веткой – бревно, а с осьмнадцатью?
– Восемнадцать бревен. Знаешь, как называют твою Маньку?
– Знаю, свиноматкой, зато есть к кому пойти в гости.
– Вот и идем третьи сутки. Предлагал ехать на автобусе до Грачева Гая, нет, ему лучше напрямки.
– Дешевле. Только еда да башмаки в расходе. А если из камыша лапти сплетем, забесплатно дойдем.
– Забесплатно. Эх, Пахом, Пахом. А отца твоего как звали?
– Царство ему небесное, Генрихом.
– Значит, ты Пахом Генрихович. Удивительное соответствие, и фамилия по образу и подобию – Беззубов.
– У самого один зуб остался, показывашь его. Лучше скажи, как ты живешь без бабы? Не верю я Гришке. Он говорит, ты сам себя, ну того…
– Оскопил что ли?
– Ну, да.
– Если Гришка говорит, значит, правда. Поэтому он и отпускал со мной в командировки без всякой боязни свою