в нашем кругозоре и образе мыслей много общего? Возможно, это духовное сродство и позволяет вам видеть меня насквозь и судить настолько безжалостно. Но почему это сродство не может быть основанием также и для милосердия? Ведь взаимопонимание – слишком ценная вещь, чтобы разбрасываться ею без всякой пользы для нас обоих.
Я слишком стар и циничен для того, чтобы убеждать вас в чистоте своих намерений – это означало бы неизбежную фальшь. Но я всё-таки рискну предложить вам дружбу, надеясь, что это не покажется вам оскорбительным. С нетерпением ожидаю вашего ответа.
Всегда ваш
Сигмунд Арнесон.
8. Каролина Крейн – Сигмунду Арнесону, 4 августа 1923
Дорогой доктор Арнесон,
как скоро от «прелестных рыжих волос» вы перешли к теме «духовного сродства»! И вы полагаете, будто я ни разу не слышала этого от кавалеров раньше? Как же наивны ваши приёмы обольщения!
Предложение дружбы я, впрочем, готова принять – но при условии, что вы не будете претендовать на большее. Прошу вас также не приписывать мне мотивов, которых у меня нет. Вы, очевидно, переоцениваете ваше значение в моей жизни, когда воображаете, что я задерживаюсь с ответами нарочно для того, чтобы вас помучить. Повторяю ещё раз: я свободна писать вам тогда, когда сама этого захочу. А шантаж дешёвыми риторическими фигурами вроде апелляций к милосердию – дело, недостойное вашего ума, характера и профессионального опыта.
Если же вы не согласны с моими условиями, просто не отвечайте на это письмо. Вы тоже свободный человек, и вас никто не неволит продолжать переписку.
С наилучшими пожеланиями,
Каролина Крейн.
Интермедия 1. На Харли-стрит
– Чёрт подери! У вас есть хоть малейшая догадка, в какие игры она с ним играла?
Стивен Роу, бледный молодой человек со спадающей на лоб гладкой чёлкой, поднял глаза и посмотрел на инспектора снизу вверх.
– Есть, – странным глухим голосом ответил он. – Всё проще, чем вы думаете. У неё был другой.
– Вы смеётесь? Она переспала с половиной Лондона!
– Это ни о чём не говорит. Такие женщины, как она, могут быть крайне неразборчивы в связях и при этом относиться всерьёз только к одному мужчине.
– И вы можете предположить, кто это был?
– Зачем же предполагать, – отрешённо произнёс Роу. – Это был я.
Заметив удивление Каннингема, он прибавил:
– Да, Каролина была моей любовницей. Поэтому в квартире остались её вещи. А доктор Арнесон решил подарить их дочери экономки. Он был очень обижен на Каролину. И на меня, естественно.
Они сидели в кабинете Арнесона, где все стены были заняты стеллажами с литературой по психоанализу. Заглавия книг вызывали в Каннингеме неловкость – они касались тёмных и стыдных вещей, которые странно было видеть напечатанными. Он чувствовал себя стеснённо в этом пространстве. Чтобы отвлечься, он невольно перевёл взгляд на большую фотографию над письменным столом – всё-таки там были человеческие