слогом, но и пародирует мой стиль. Я положительно заинтригован. Я и раньше предполагал, что её уровень образования куда выше, чем у девиц, которые обычно цепляют клиентов в барах – мой профессиональный опыт говорит, что образование накладывает отпечаток на черты лица, и скрыть его невозможно. Но я не ожидал столкнуться с девушкой одного со мной круга – а она была, вне всякого сомнения, равной мне. Что подвигло её на уличные похождения? Безденежье, жажда острых ощущений, внутренние комплексы? Стыдно признаться, но я даже не имею опыта общения с такими девушками, кроме как в качестве пациенток. Все мои предыдущие женщины были либо непритязательными горничными, либо откровенными дешёвками, которые радовались до судорог, если к обычному гонорару прибавить пару шёлковых чулок. Мне было ясно, что Каролина не купится на духи и чулки, и даже драгоценности вряд ли посодействуют её расположению.
Я смущён и вместе с тем полон решительности продолжить начатое. Если я отступлю сейчас, то окажусь в роли лисицы, ссылающейся на то, что виноград кислый. Пренеприятнейшее положение! Я должен тщательно обдумать ответ, который ей напишу. Он не обязательно должен быть длинным. Главное – выдержать нужный тон.
12 июля 1923. После прошлого раза я, конечно, не ожидал, что она ответит скоро, но задержка меня всё-таки беспокоит. Я по нескольку раз спрашивал у Роу почту и уже опасаюсь себя выдать. Роу, к несчастью, за три года работы у меня многому научился и в психологической наблюдательности не уступает мне. Правда, пока он не задаёт мне лишних вопросов. Только посоветовал мне какое-то патентованное успокоительное, намекнув, что я, видимо, переутомился.
Что на меня нашло? Это начинает напоминать морфиевую зависимость. Я не могу не думать о Каролине Крейн. Чем больше я стараюсь изгнать её из своих мыслей, тем больше мне хочется разгадать эту загадку.
15 июля 1923. Ответа всё нет. Напряжённое ожидание начинает сказываться на мне; у меня вот-вот разовьётся невроз. Сегодня я чуть не наорал на пациентку, весьма почтенную даму, и мне стоило немалых усилий сохранить самообладание. Скрепя сердце я согласился послать экономку за лекарством, которое мне рекомендовал Роу. Он всё-таки славный малый и искренне беспокоится за меня. Он был рад, когда я выпил наконец эти дурацкие пилюли.
От них мне и правда ненадолго полегчало. Сейчас, когда я пишу эти строки, я могу только недоумевать – что со мной творится? Неужели это и есть роковая страсть, которую описывают в старых романах? Но какой современный учёный в двадцатом веке, после открытий герра Фройда, способен поверить в эти мифы? Должно же быть какое-то научное объяснение. Совокупность красок и линий на портрете, вызывающих сенсорный рефлекс; выброс в кровь неизвестного пока медикам химического компонента – что ещё?
Впрочем, какого чёрта я решил, будто это страсть? Я ещё не признавался ей в любви; я даже сам себе не смог бы чистосердечно ответить на вопрос, нравится ли она мне. Я просто страшно хочу узнать, что она такое.
16 июля 1923. Ожидание ответа становится невыносимым. Вчера я опять