шефом на чужой частной делянке. Уворованное у кулачья моментально сварили и зожрали, счастливо урча под тревожный революционный треск свечей в старом шандале, щедро мажа початки коровьим маслом и обильно посыпая крупной йодированной солью.
Сегодня же, прежним источником, прибыла сотня раков. Варили их в три приёма, так как сиротская наша малая кастрюлька городского интеллигента не рассчитана на этакое вакханальное изобилие. Варили членистоногих отряда Crustacea с укропом, солью, смесью перцев и чесночком неочищенным. Плясали ногами витиеватые па под строгий ритм офисного бубна и кидали раков живьём в кипащу воду. При сём хохотали зверски и посылали пальцами непристойные знаки одновременно и в надир и в зенит.
Но… что я хочу сказать про этих ваших раков? Колко, хлопотно, и непродуктивно. Изволили откушать по штуки три, не более… Живейшая, интереснейшая застольная беседа угасла сама собой. Переглянулись мы исподлобья, суровыми бирюками насупясь, и молча, не сговариваясь, молниеносно ринулись в близлежащую лавочку, где симпотишные молодайки пекут восхитительно нежные чебуреки с мясом. Вернулись, сели за стол, дружно вонзили свои алчущие впечатлений клыки в скворчащие чебуреки. Ароматный сок брызнул и побежал по подбородкам и… «Мгновенье, прекрасно ты, продлись, постой!..»
Кулебяка
О, женщина, тебе коварство имя!
Ещё при первом нашем знакомстве, в ту пору, когда злыдне моей едва-едва исполнилось одиннадцать, предупреждал я, катая её очертя голову на своей быстро-самобеглой керосиновой мотоциклетке по городу, о своих серьёзных планах на нашу будущую счастливую семейную жизнь. Тщательно предупреждал, подробно, с расстановкой и по пунктам. И уж точно, помню как сейчас, настойчиво упоминал о том, что третьего числа месяца января, года две тысячи семнадцатого от Рождества Христова, в день светлой памяти княгини Ольги, изволится мне в рабочий полдник откушать во здравие своё весьма скромной кулебяки всего-то о двух углах гнутой. И особо, примечал-подчёркивал при этом, о готовке вышеупомянутой кулебяки непременно милыми ручками супруги своей.
Ха!.. Не тут-то было. Не успело минуть и всего ничего, чуть более четверти века, все клятвы обманщицей были забыты, обещания выброшены из ветреной головки прочь. На Новый год, с двенадцатым ударом курантов, недопив шампанское и едва запечатлев на устах моих мимолётный легкомысленный поцелуй, умчалась она в свой ежегодный рождественский вояж по диким имеретинским побережьям. Там, осуществляя с товарищами своими жестокое яхтенное судейство и бурно отдыхая от обрыдших цивилизационных пут, переодевшись в морские одежды и повязав головы платками на пиратский манер, грубыми просоленными громкими голосами и столь же солёными словечками, пугают они до глубоких обмороков нежных и юных соревнующихся яхтсменов.
А несчастный автор сих строк остался посреди постпраздничного разора один