подняться, из окна донеслись слова Фрайтага.
– Исчезновения с карт Люксембурга, Лихтенштейна, даже половины Швейцарии никто не заметит. А вот с Польшей серьезней. За ней Франция, а значит…
– Значит, придется отнять силой, – продолжил Клаус. – Ведь это же наши земли. И Силезия, и Померания.
– Я слышал по радио, американский журнал «Тайм» назвал Гитлера человеком года. Статью из журнала зачитывали долго, но последнюю фразу я помню до сих пор: «Нам представляется более, чем вероятным, что Человек тридцать восьмого года может сделать год тридцать девятый незабываемым».
В темноте
Неизвестный фотокорреспондент ТАСС «Рукопожатие союзников»
События последних недель и дней кажутся кошмаром, от которого никак не удается проснуться. Всякий раз реальность находит лазейку, чтобы уйти, ввергнув в леденящую темноту полночных видений. Ускользает, оставляя лишь скопище снов разума и их бесчисленные порождения.
Когда началось это – первого сентября?… нет, гораздо раньше, в августе. Когда стало понятно, нет, не из газет, причем здесь газеты, каким-то нутряным, подсознательным ощущением, что надвигавшиеся с начала лета тучи все же прольются кровавым дождем. Бежать чувства этого не удавалось – самый воздух казался пропитан им. Сгущаясь в очередях, на стихийных митингах, просто на улицах, среди рабочего люда с газетами или листовками, едва разряжаясь в парках и скверах. С каждой неделей воздух плотнел, загустевал тягостной невыносимой тоской. От которой никак не удавалось избавиться. Разве на краткий миг – среди сжатых полей и проселочных дорог, покидая ставшие душными города.
А первого сентября, рано утром, западная граница рухнула. Немецкие войска маршем двинулись на Варшаву и Краков. Как говорилось по радио, после ожесточенных кровопролитных боев, в которых кавалерийские полки были брошены на панцерные дивизии вермахта, тевтонские легионы захватили весь запад страны. Шестнадцатого числа правительство оставило страну и бежало. Семнадцатого, когда в Польше воцарилась анархия, с востока волной обрушилась Красная Армия. Добивать. Мстить за позор двадцатого года.
Им никто не препятствовал. Как таковой Армии польской уже не существовало. Были лишь командиры, не пожелавшие склонить голову перед оккупантами. На пути захватчиков стеной встал Брест. И еще несколько городов. В том числе Вильно. Офицерский состав гарнизона, в котором я служил всего несколько дней назад, принял решение оборонять город до последнего. Восемнадцатого мы приняли первый бой. Кажется, до нас фронт большевиков вообще не встречал сопротивления – войска в белорусских воеводствах полками бросали оружие, и с явной охотою переходили на сторону оккупантов.
Первая стычка – скорее, проверка, что это действительно противник, – затем долгая, мотающая нервы тишина. Девятнадцатого на нас обрушились всей массой. Авиации и бронетехники в Вильно не было, гарнизон оборонялся, как мог и как умел.