вдоль бедер, а потом вдруг ее нет уже, юбки, а только легкое парео, и она – сама парит, и пола не касается… и музыка нервна, у бабочки так трепещут крылья, которые она обожжет… на огне… Горит керосиновая лампа.. Почему – керосиновая? Ли – сса утопает в глубоком кресле, закусив губами карандаш, измяв серебряный стержень. Пол, скользкий паркет, усеян клочками бумаги.. Она мнет ее, прежде чем нарисовать.. фрротирует.. Сколько раз.. я ей говорил, чтобы она не делала этого.. Иначе не будет похоже на… Ее убить мало. Я хочу убить ее. Черт возьми!
Глава II
…Сколько раз она падала на асфальт? Два? Три? Лис – са не помнила… В первый раз это было легко, она просто болтала на подоконнике ногами, голова кружилась оттого, что неприятно и резко качалось, вспенивалось в бокале с отбитым краем… Кололо край подбородка… Она морщилась, но все равно – пила, слизывая какие то соленые крупинки с губ, влагу… Она поранилась? Может быть.. Это было уже неважно, через пару минут, когда ей надоело наблюдать за муравейником внизу… Да. Люди ползли по весеннему, мокрому асфальту, как муравьи.. Они не хотели лететь.. Попробовать. Раскинуть руки и лететь. Просто – дыша полной грудью… Но когда она летело вниз, ей не хватило выдоха и она больно ударилась зубами и ртом и рядом почему то была влажная земля.. Откуда? Резко запахло собачьей мочой, ацетоном, кровью.. Значит, ангел налил ей в тот бокал ацетона. Потом толкнул в плечо и она – полетела, больно ударившись лицом и зубами об асфальт… А асфальт был грязный и вовсе не хранил ушедшее лето… То самое лето, когда она еще – любила.. Или – пыталась любить… Или ей казалось, что она – любит…
***
…Сколько раз она падала на асфальт из окна? Два, три? А сколько раз – резала вены? Черт, этого она не помнила… Она никогда ничего не помнила точно. Кроме своих картин… Их линий, измятых штрихов, краев.. Каких то клочков..
…Да, она наступает на них, они рвутся под ее локтями, пальцами, каблуками.. Она никогда не замечает, пуст или полон ее бокал.. Эффи, хохочет, вытаскивая, вытягивая ее из кресла, обматывая ее голову бирюзовым газом, на ходу скручивая из легкого облака что то замысловато – воздушное на ее рыжих кудрях
– Лисс, тебе так идет!!! Оф – фи – геть! – Удваивая «фф», неугомонная хозяйка причудливой студии, с камином и окном – лоджией во всю стену, что в Питере – большая редкость в старом районе, восхищенно цокает языком и искристо взмахивает кистями тонких рук, таких тонких, что они кажутся линией, пером, горизонтом.
– Ну вот, куда ты смотришь, балда? Опять в угол? Смотри на меня. Держи подбородок ровно! Экс, да вот, скажи же ты ей! – Эффи капризно дергает плечом и, внезапно, бросив свое занятие – и тюрбан, и Лиссу – тащит меня на лоджию, где, на холоде, прижавшись губами к моей шее, и, упершись пяткой в стену, неутолимо и быстро целует меня, требует моей плоти, возбуждая какое то, медленно терзающее, по змеиному, пламя желания, а утолив его, шепчет, яростно и обжигающе, прямо мне в ухо:
– Противный.. В прошлый раз ты