неба, ни ногти, вонзающиеся в спину, не могут отвлечь меня от горячего, шелковистого тела, толчками выгибающегося навстречу.
Ее зовут Эола. И теперь я в ответе не только за свою жизнь.
Мне снится Земля. За открытой дверью веранды золотой разлив подсолнухов. Серебристая змея ленивой реки под ярким солнцем. Невесомые перья облаков на горизонте. Смех серебряными колокольчиками. Протягивающая руки девушка. Цветастый сарафан. Смуглые плечи. Черный провал в обрамлении черных прядей волос. Я давно не могу вспомнить, как она выглядела. Только обугленную маску вместо лица. Ольга!
Я опоздал с высадкой десанта на Кейларе на несколько минут. Ее изнасиловали и пытались сжечь во время переговоров с советом колонистов. Ее и всю женскую группу послевоенного контакта. Мы торопливо погрузили тела в шлюз под ураганным обстрелом. С окаменевшим сердцем я поднимал корабль на маршевых двигателях прямо с поверхности планеты.
Восемь лет подряд мне снится жизнь, которая кажется нереальной. Мне часто снится Земля, и только еще одному миру в моей памяти отведено не меньше места. Но иногда в мои сны вкрапляются и воспоминания о том, как я оказался здесь.
…Тяжелые створки кованых дверей разошлись в стороны. Шорох мантий крыльями летучих мышей. Деревянный скрип стульев. Запах пудры. Отстраненные лица в локонах париков. Атмосфера средневековья. Председатель военного суда, до отвращения напоминающий инопланетного гуманоида, тщедушный маленький человечек, трижды грохнул деревянным молотком по подставке:
– Капитан Хомич отказался от последнего слова.
«Сволочи, – я скриплю зубами и сплевываю на пол. – Могли бы ради проформы дать высказаться и мне». Я не обращаю внимания на зачитываемый судом список преступлений, пристально рассматривая толстого, в противоположность председателю, обвинителя. «Надо же – инкриминирование геноцида человечества. Сын дерева, не иначе, – думаю я о профессиональной принадлежности представителя военной прокуратуры».
Я ни в чем не раскаиваюсь. Ни тогда на Кейларе, ни сейчас. Прищуриваюсь. Мысленно ловлю его жирную физиономию в перекрестье визоров боевого шлема, и через отверстие в прозрачном ограждении клетки отвисшие щеки обвинителя кажутся мне огромными, как зад у бегемота. С такого расстояния не промахнуться и из детского пугача. Но только я приподнимаюсь, намереваясь выпустить пулю во зло и несправедливость, как охранник, стоящий за спиной, дергает меня за наручники вниз.
– Сидеть.
Жесткий приказ из-под защитного шлема вполголоса. Сажусь обратно. Я прекрасно знаю, что следующим предупреждением будет удар в затылок прикладом.
Стук молотка. Гул крови в ушах. Слова сквозь ватную тишину:
– Бельтэйн. Пожизненно…
Весна в этом году задержалась на горных перевалах, и полутемное помещение полно туземцев. Десятки пар глаз рассматривают нас, пока мы спускаемся по трухлявой лестнице и идем к двери. Возбужденные пьяные