чего она отошла назад, но недалеко.
Как только мама удостоверилась, что Дзалумма не следит за нами, она вынула из-за пазухи маленький блестящий предмет. «Монетка», – подумала я, но, когда она сунула мне ее в ладонь, я увидела, что это золотой медальон с выбитыми словами «Всеобщая скорбь». Ниже надписи двое мужчин с ножами в руках приготовились напасть на изумленно взиравшую на них жертву. Несмотря на небольшой размер, изображение было выполнено детально и очень жизненно – тонкая работа, достойная Гиберти.
– Возьми себе, – сказала мама, – и пусть это будет нашей тайной.
Я с жадностью и любопытством разглядывала подарок.
– Неужели Джулиано де Медичи и вправду был так красив?
– Да. Портрет точный. Это редкая вещь. Ее создал тот же художник, что нарисовал Барончелли.
Я сразу сунула медальон за пояс. Мы с матерью любили такие безделушки, как любили искусство, хотя отец не одобрял, если у меня появлялись непрактичные вещи. Он много работал, чтобы стать состоятельным купцом, и терпеть не мог, когда деньги растрачивались на что-то бесполезное. Но я ликовала, я обожала такие вещи.
– Дзалумма, – позвала мать. – Я готова ехать.
Рабыня тут же подошла к нам и взяла маму под руку. Но стоило маме отвернуться от алтаря, как она замерла и наморщила нос.
– Свечи… – пробормотала она. – Алтарные покровы загорелись? Что-то горит…
Дзалумма от страха переменилась в лице, но почти сразу взяла себя в руки и спокойно, словно это была самая обычная вещь, произнесла:
– Ложитесь, мадонна. Прямо здесь, на полу. Все будет хорошо.
– Все повторяется, – сказала мама тем самым странным голосом, которого я боялась.
– Ложитесь! – строго велела Дзалумма, словно говорила с ребенком.
Мама как будто не слышала ее, а когда Дзалумма силой попыталась уложить ее на пол, начала сопротивляться.
– Все повторяется, – как безумная бормотала она. – Неужели ты не видишь, что это вновь происходит? Здесь, в этом святом месте.
Я присоединилась к Дзалумме, вместе мы пытались уложить маму, но это было все равно что пытаться сдвинуть скалу.
Мама вытянула вперед напряженные руки, скрестила ноги.
– Здесь снова творится убийство и замышляется убийство! – пронзительно закричала она. – Снова плетутся интриги и заговоры!
Ее крики стали бессвязными, и она повалилась на пол. Мы с Дзалуммой едва успели поддержать ее, чтобы она не сильно ударилась.
Мама корчилась на холодном полу собора, ее синяя накидка распахнулась, серебристые юбки обмотались вокруг ног. Дзалумма плашмя легла на нее сверху, а я вложила носовой платок между ее зубами, затем принялась поддерживать голову.
Я едва успела. Глаза у мамы закатились, так что были видны белки с кровеносными сосудами, а затем начались судороги. Голова, торс, конечности – все беспорядочно и быстро задергалось.
Дзалумме кое-как удалось удержаться