и те выпускники, что регулярно посещают бар Джека, провели свое детство в одном и том же домике на дереве. Конечно, с тех пор их пути разошлись, в той или иной степени: Пит стал бухгалтером и теперь занимал небольшой офис на Юнион-стрит, возле площади, и дела его шли хорошо, а Нед по-прежнему заливал бензин и менял масло, но и у него, уже разменявшего пятый десяток, все было хорошо. И рано или поздно наступает момент, когда люди, знающие друг друга так давно, забывают, кто чем зарабатывает на жизнь – просто потому, что это неважно. Когда вы общаетесь, то чувствуете себя примерно так же, как когда бросали камешки в шахту во втором классе, наряжались перед первым походом на танцы, отмечали новоселье десяток лет назад. Все это так привычно, что нельзя передать словами, и ничто из этого не имеет особого значения – важно лишь то, что это просто было.
Так что остановимся, закажем пару бокалов пива и поговорим о городке, подшутим друг над другом. Нам приятно просто поболтать – все равно о чем. Главное, мы по-прежнему рядом и можем говорить.
Но Том был не таким. Мы все помним день, когда впервые его увидели. Тогда тянулось жаркое лето, какого не случалось потом еще лет десять, и мы нежились под вентиляторами у Джека и жаловались на туристов. Летом Кингстаун довольно популярен, хотя отсюда далеко до моря и у нас нет «Макдоналдса» – так что будь я проклят, если понимаю, что народ находит в этом тихом городке вблизи гор. В тот день было жарко, как в аду, и оставалось лишь сидеть и пить самое холодное пиво, которое удавалось найти, а бар Джека был лучшим для этого местом. И полагаю, всегда таковым будет.
Затем вошел Том. Его волосы уже тогда были довольно седыми и длинными, а лицо – смуглым и грубым, с серыми глазами, блестевшими, как бриллианты. Он был одет в длинное черное пальто, на которое было даже смотреть жарко. Но ему, казалось, было комфортно, словно он носил свою погоду с собой.
Он заказал пива и, сев за столик, принялся спокойно читать городской «Горн».
Это выглядело странным потому, что тут не было ничего странного. Бар Джека не считался заведением только для своих, и мы не пялились на каждого вошедшего новичка, но это место служило памятником совместному времяпрепровождению. Если парочка туристов зайдет, чтобы укрыться от зноя, никто и слова не скажет – и, может, даже почти не заметит, – словно посреди воды появляется островок, который общее течение начинает обходить стороной, если вы понимаете, что я имею в виду. Вот и Том просто вошел и сел. И это нормально, потому что он был таким же, как мы, и мог бы делать это хоть тридцать лет кряду. Он сидел и читал газету, словно был частью одной с нами реки и плыл по тому же течению.
Недолгое время спустя он взял еще бокал, и кто-то из наших с ним заговорил. Мы узнали его имя, узнали, чем он занимается («Рисую», – сказал он), и после этого перешли к пустому трепу. Вот так быстро. Он пришел тем летним днем и влился в разговор, будто провел здесь всю жизнь. Было даже трудно представить, что могло быть как-то иначе. Никто не знал, откуда он родом и где раньше жил. И почему-то он казался удивительно