он просто прекратил какое бы то ни было активное вмешательство в общественную жизнь.
Обидчивость Годвина и часто мучившее его чувство безотчетного беспокойства в эти тяжкие для него времена усугубились, но друзья умели их не замечать. Они ценили в Годвине трезвый ум, грубоватую прямоту, глубокое знание философии, истории, экономики и то особое годвиновское обаяние, которое недоброжелатели на себе не испытывали, а друзья не могли определить словами. В его доме почти ежедневно собирался милый ему литературный круг – его близкий верный друг Кольридж, ученики Кольриджа, блестящие очеркисты Чарльз Лэм и только что упомянутый Уильям Хэзлитт; второстепенный поэт, но, может быть, самый горячий поклонник «Политической справедливости» Генри Крабб Робинзон; иногда заглядывал ворчливый красавец Саути, впоследствии ставший открытым врагом Годвина. В этом дружеском кругу Годвин выглядел патриархом, его ласково называли «наш Профессор».
Летом 1801 года Годвин второй раз женился. Лэм вспоминал с грустной усмешкой: «Нельзя было сыграть роль Ромео бездарней, чем это сделал наш дорогой Профессор». Джульетта была миловидной вдовой в зеленых очках и шуршащих платьях. Вместе с миссис Клермонт в доме прибавилось еще два ребенка – школьник Чарльз Клермонт и пятилетняя Джейн Клермонт. Новая жена была превосходной кулинаркой, сносно владела французским и готова была часами писать под диктовку, она кичилась своей грамотностью и хорошим почерком. Однако скоро проявились все худшие стороны ее характера – деспотичность, ревнивость, а главное, преобладающий над всеми прочими чувствами собственнический инстинкт. К друзьям Годвина она с самого начала отнеслась враждебно, видимо, основной их виной перед ней была восторженная память о Мери Уолстонкрафт.
Супруги Годвины жили на скромный доход от издания безобидных детских книжек, в которых, впрочем, восхвалялись демократические идеалы античных республик. Интеллект философа не угас.
Годвин писал своеобразные философские романы, один из которых – «Мандевилль» произвел впоследствии на Шелли еще большее впечатление, чем «Калеб Уильямс». Письмо, неожиданно полученное от юного почитателя, приятно всколыхнуло в сердце Годвина память о былой славе, неосуществившихся надеждах. Неосуществившихся?.. Но так ли это? Оказывается, зерна его идей дали всходы!
Первое письмо своему кумиру Шелли написал 3 января 1812 года из Кесвика, за ним последовало второе: «Имя Годвина всегда вызывало во мне уважение и восхищение, я привык видеть в нем светоч, слишком яркий для обступившей нас тьмы. Поэтому Вы не должны удивляться, с каким волнением я узнал, что Вы живы и где живете. Я числил Вас среди великих усопших, но это так – Вы живы и – я твердо верю – по-прежнему обращаете все свои помыслы на благо человечества.
Я еще только вступил на жизненную арену, но мои чувства и мысли те же, что и Ваши. Путь, мною пройденный, еще короток, но я уже немало пережил. Я столкнулся со многими людскими предрассудками, немало страдал от преследований, но из-за этого не перестал желать обновления мира… Я молод – я горячо предан делу человеколюбия и истины; не подумайте, что во мне говорит