напротив него. Однако брат Жоффруа ясно видел, что тот и сам сидит весь в поту, должно быть, мысленно осыпая бранью упрямую женщину.
Карета неслась во весь опор так, что её бросало из стороны в сторону; несколько раз мадам Жанна порывалась крикнуть кучеру, чтоб ехал тише, но мадам Лавранс всякий раз вонзала ногти ей в руку и говорила: «Нет! Пусть!» – с таким нажимом и так непреклонно, что женщина тут же смолкала и лишь мучительно вздыхала, качая головой и украдкой промокая уголки увлажнившихся глаз. Сие, как назидательно подумал брат Жоффруа, любивший порою почитать проповедь самому себе, за неимением достойного слушателя, было прекраснейшей иллюстрацией утверждения, что женщина есть сосуд зла, греха и преступного своенравия, и давший волю капризу женщины вскоре воочию узрит, как она погубит и его, и самоё себя. Сир Клеметье, давший волю женскому капризу, именно в этом убеждался всякий раз, когда придерживал коня рядом с каретой и заглядывал в окно, в тревоге осведомляясь о здоровье мадам. Это повторилось раз пять или шесть, а затем вдова вдруг в ярости оттолкнула от себя руки Жанны, отиравшей ей виски, и заявила, что если услышит ещё хоть слово от любого из них, то велит остановить карету и дальше пойдёт пешком одна. Это была, разумеется, ещё одна вздорная глупость, но, к немалому удивлению брата Жоффруа, все трое немедленно смолкли и отступились.
– Ваша суета доконает меня гораздо раньше, чем дорога, – заявила мадам Лавранс и посмотрела на своего сына, всё это время глядевшего на неё неотрывно в непрестанной, но молчаливой тревоге. Этот мальчик, по наблюдению брата Жоффруа, вёл себя спокойнее и достойнее всех прочих в этой престранной компании, что также заслуживало удивления, ведь он был совсем дитя.
Встретившись с ним взглядом, мадам Лавранс как будто смягчилась. Её ладонь дрогнула, словно она хотела взять своего сына за руку, но потом застыла, будто мадам передумала в последний миг.
– Со мной всё будет хорошо, Луи. Обещаю вам, – сказала она очень мягко и добавила: – Почему бы вам не попросить брата Жоффруа почитать нам молитву, чтобы скрасить путешествие?
Что её сын и сделал, обратясь к брату Жоффруа таким смиренным и уважительным тоном, что монах окончательно утвердился в своей к нему симпатии. Мать его, конечно, грешница, равно как её любовник и пособники побега, но детей ещё можно спасти. Чем брат Жоффруа и занялся с присущей ему в таких делах истовостью, ибо вещать и назидать он любил почти столь же сильно, как вкушать игристый эль. На сей раз ему внимали с особенным тщанием, что очень польстило его самолюбию. Его перебили лишь один раз, когда он испросил у Иисуса Христа и Пресвятой Девы защиты в пути от лихих людей и разбойников. Он ещё не договорил, когда Луи, слушавший очень внимательно, повернулся к матери и спросил с удивлением:
– Разбойники? Разве они водятся на земле графа Шампанского, матушка?
Вопрос сполна выдавал невинность милого ребёнка и его неосведомлённость о суровой жизненной