конец валявшейся неподалёку ветки, насадил зайца, затем всё так же молча стал искать рогатины, чтобы изжарить добычу на вертеле. Агница молчала, да всё расчёсывалась, не взглянув в его сторону даже тогда, когда он, закончив приготовления, сел у костра и воззрился прямо на неё.
Ему вдруг остро захотелось снова услышать нежный серебряный голос, ласково, как никто прежде называвший его Мечиславушкой, поговорить с ней о чём угодно, лишь бы слышать, да только нарушить тишину первым никак не решался. Агница спрятала гребень, прилегла напротив, на локоток опершись, и стала смотреть на лижущие бочок поджаривавшейся ароматной тушки язычки пламени. Молчание становилось всё мучительнее. Поворачивая добычу над костром, Мечислав то краснел, то бледнел, корил себя за никчёмную стыдливость, впиваясь глазами в ромашки, венчавшие склонённую к огню прекрасную голову. Наконец, когда ужин был готов, рыцарь стал на колени, прося благословения Спасителя, а когда повернулся к костру, на прежнем месте девушки не нашел. Не было её и на поляне, а светившие ранее белым пламенем огоньки исчезли со стволов. Неужто обиделась, ушла?
Сердце новика сжалось, он открыл флягу, сделал большой глоток сливовицы и вновь обошел поляну. Тишина обуяла бор: ветер стих, а с ним стихли все звуки, только тихонько переговаривались меж собой две лошади. Костёр дотлевал, луна одиноким глазом застыла в зените, как бы намекая: пора дать отдых усталому телу. Рыцарь, не чувствуя вкуса, быстро расправился с зайцем, постелил себе плащ и еще раз обернувшись, смежил налившиеся усталостью после долгого перехода веки, для успокоения силясь представить лицо Иоанны. Вместо этого видел Агницу невыразимо прекрасную в своей первозданной, прикрытой лишь прозрачным одеянием наготе, и оттого без конца ворочался. Потом, не выдержав, вскочил, вытащил ларец, открыл его:
– Агница, – позвал едва слышно. Ларец остался безответным. – Прости, если обидел.
Сердце чуть не выпрыгнуло из груди, когда поляна засветилась, точно дерева и иглы под ногами обсели сонмы светлячков. Поднялся лёгкий ветерок, застывший с ларцом в руках Мечислав услышал, нет, невозможно подобрать сравнения, то была тихая, проникающая под кожу своей неизбывной тоской, чарующая мелодия. Музыка лилась отовсюду, будто пело всё: земля и небеса, да и сосны вокруг, изливалась в уши волшебной амброзией, завораживала, заставляя вибрировать вместе с каждым звуком измученную душу не находящего отдохновения путника, что мог лишь внимать с разинутым ртом, боясь пошевелиться и тем самым спугнуть очарование. Из его глаз вдруг брызнули и потекли по щекам слёзы. Верно потому размытым белым пятном показалась ему явившаяся вновь в самой середине поляны Агница, упреждая каждый новый звук, ритмично взмахивающая рукавами. Он смотрел на гибкое тело, до боли напрягая глаза, и сам не понял, как приблизился к сказочной деве и попытался прикоснуться к руке, но пальцы прошли насквозь. Агница вздрогнула, музыка прекратилась.
– Как же