и Цветаевой, чтобы ума набралась. А та, Маничкина тетрадь, синяя с золотой бабочкой потерялась, а с нею и все мои не выпечатанные стихи. А выпечатанные я тебе послала из «Н[ового] М[ира]» и «Знамени». Но я если и переживаю эту пропажу, только потому, что тетрадка Маничкина. А стихи? – Значит, так надо было.
Тайна
Уже спокойно мне не спать,
Не уповать на суд и милость,
Поскольку я распеленать
Чужую тайну покусилась.
Не мумия оголена
И не младенец распеленат,
А музыка чужого сна,
Слегка похожая на омут[102].
Березовая роща
Всегда при мне и горечь, и надсада,
И роща в трех минутах от шоссе.
Столетье, как березы, полосато,
Мне жить досталось в черной полосе.
Пусть жены не винят, мужья не ропщут, –
Злость ненасытна, беззащитна грусть, –
И я угомонюсь, как эта роща,
Дождем умоюсь, солнышком утрусь.
Что на хвосте ни принесет сорока
И что ни наворкует мне сизарь,
Какою гарью ни обдаст дорога,
Я все приму, и даже эту гарь[103].
Ночь на рождество
Кто говорит, что мы должны страдать,
Уязвлены терновою занозой,
Когда звезда умеет так сиять
И пахнуть осликом и розой?
Кто дарит блеск рассветного луча
Звезде, напоминающей о розе? –
И ночь тепла, как с царского плеча
Соболья шуба на морозе.
Что нужно яслям прежде и потом? –
Избыток сердца и остаток сенца.
Мы связаны друг с другом не крестом,
А пуповиною младенца[104].
Вот такими стихами, нехитрыми мыслью, изобразительными средствами я и хочу снять с души тупиковость, прежде всего со своей души. Если мне это удастся, то, м.б., и кому-нибудь понадобится. Уж прости, что я разговорилась о своих стихах, да еще и переписала. Все это, видимо, оттого, что затемпературила. Вчера мне и в голову бы не пришли бы эти «рассуждансы» и «романсы». Сейчас сделаю перерыв на часок-другой, пообедаю, если принесут. А потом с новыми душевными силами буду тебе писать, хоть и боюсь, что мои длиннописания тебя утомляют. Но я – эгоистка и позволю себе это удовольствие. ‹…› Я тоже, как и папа, терпеть не могу писать письма. В жизни короткое время и кратко я писала папе, где подписывалась «твоя Шушаник» и еще так же кратко – Семену. ‹…›
А вот тебе мне хочется писать целыми днями, и я буквально удерживаю свою левую руку, чтобы без конца тебе не писать. Я даже, будучи левшой, не могу тебе сказать строками Цветаевой: «Вот тебе моя рука – Праведная, правая».
Если бы у меня хватило мысли в этом жанре, я бы тебе написала целый роман в письмах. Есть и сюжеты, и побудительные силы, но нет оригинальной мысли. Я пришла к убеждению, что только