align="center">
5
…Постепенно военный туман начал рассеиваться в нашем сознании. Становилось понятно, что и как устроено в нашей части.
Мы, молодые солдаты, начинали службу гусями. Через некоторое время нам предстояло разделиться на гусей шарящих, то есть сметливых, и нешарящих – то есть совершенно бестолковых и никчемных.
Всю черную работу в части естественно выполняли гуси, но гуси шарящие при этом избегали, как правило, коротких, но внушительных репрессий. Судьбе же нешарящих гусей можно было лишь посочувствовать. Но им не сочувствовал никто.
Коллектив сколачивался железными костылями круговой поруки. Из-за одного залётчика вся рота могла отжиматься до утра и, завершив спортивные упражнения, товарищи быстро и дружески внушали коллеге уважение к коллективу на первом же перекуре.
В перекурах участвовала вся рота. Тридцать человек набивалось в курилку, роль которой исполнял теплый, неиспользуемый туалет.
Это был наш остров свободы, там можно было расслабиться и по-настоящему вздохнуть полной грудью, поскольку при выходе из курилки полагалось застегнуть крючок под горлом и затянуть ремень «по голове».
Как-то раз в самом начале наших мытарств сержант Налимов скомандовал:
– Рота, перекур десять минут!
И очень удивился, увидев Чучундру, не нырнувшего в туалет, а спокойно подпиравшего стенку.
– Я же не курю, товарищ сержант, – гордо сообщил Чучундра, рассчитывая возможно даже на какое-то поощрение.
Награда не заставила себя долго ждать.
– Не куришь? Молодец! – восхитился Налимов, – значит спортсмен. Так чего стоишь? Давай на турник.
Пока рота курила, наслаждаясь коротким забвением, Чучундра корячился на турнике, пытаясь подтянуться хотя бы раз.
Уже через неделю он первым кидался в туалет по команде «перекур», залихватски продувал папиросу, сминая гармошкой гильзу «беломорины» и курил, перекидывая ее во рту, как заправский урка.
Еще через пару недель Чучундра мог грамотно провести дискуссию о неоспоримых достоинствах «Беломора» фабрики имени Урицкого против папирос фабрики имени Клары Цеткин.
Чучундра пускал папиросный дым толстыми облаками, а Панфил читал нам очередной опус…
…Не накатив – не напишу ни строчки…
Я опустился или выше стал?…
Строф недопетых медленные точки
Заклёпками вошли в страниц металл.
Мне Муза подает портвейн в стакане.
Спасибо, крошка, выпей! – Не хочу.
Я осознал – я капля в океане
И новому людей не научу.
Все клонится к закату – жизнь, удача.
Судьба, как полуспившаяся дрянь.
А раньше было все совсем иначе…
Осталось ли в бутылке, Муза, глянь!
Давай уж до конца, сейчас забудусь.
Ты сны мне навевай и песни пой.
Я написал очередную глупость.
Ты слышишь, Муза? Где ты? Чёрт с тобой…
…Узнать гуся было просто. Военная форма его, даже если подходила по размеру, все равно сидела как-то нелепо. Шапка была бесформенна и не надета, а нахлобучена. Из-под шапки торчали уши. У гусей они почему-то всегда торчали.
Гусь всегда очень чисто выбрит, иногда даже дважды в день и до царапин