был настоящий работяга. До службы он вкалывал на каком-то железном комбинате, а кроме того играл на ритм-гитаре в рабочем клубе. К тому же у него осталась на гражданке девушка. Он постоянно строчил ей несусветно длинные письма и полагал жениться после армии.
– Поэт должен быть женат многократно, – так объяснял Панфил свою торопливость. – Чем раньше женишься впервые, тем больше раз успеешь жениться потом.
– Ты аморальный тип, – заклеймил его Чучундра. – Женитьба дело серьезное, почти печальное, так даже Гоголь считал. К тому же у меня трое друзей женились. И после свадьбы ни один ни разу не улыбнулся. А с тебя все, как с гуся вода.
– А я и есть гусь, – захохотал довольный Панфил, – и ты, Чучундра, кстати, тоже!
– Ты Пушкина знаешь? – спросил Панфил загадочно.
– Ну?
– Так вот, Чуча (так он ласково звал Чучундру), Пушкин был женат один раз. И к чему его это привело? А Лермонтов вообще не был женат ни разу. И что? Усек закономерность, Чуча?
– А Есенин сколько раз был женат? – коварно поинтересовался Чучундра, – И что? Помогло ему?
– Есенин бухал все время, поэтому и вздернулся, – влез в разговор Джаггер.
Во всех спорах, кроме собственных, он всегда поддерживал Панфила, видимо, из-за родства музыкальных душ.
Джаггер до армии был лабухом. Он, собственно, лабухом и остался, такую натуру не переделать. Где он только не играл в своем Красногорске и был способен изобразить всё, что угодно, от «Поспели вишни» до «Роллингов».
Если бы потребовалось описать Джаггера одним словом, то слово это было бы «кипяток». Соображал он быстро и лихо, а думать никогда и не пытался.
Во время думанья он остывал и прекращал действовать.
…Хорошие гитаристы ценятся в армии. Развлечений особых нет. А Джаггер был музыкантом-универсалом и не просил времени, чтобы подобрать мелодию. Просто играл ее на слух, да и все.
Поэтому Джаггер позволял себе дерзить всем подряд, и обычно ему это как-то сходило с рук. В особо горячие моменты мы с Панфилом утягивали Джаггера в тыл, а Чучундра вежливо объяснял, что тот имел в виду на самом деле, и конфликт разрешался.
Чучундра, постоянно поправлявший тяжелые очки на длинном носу, был самый престарелый и мудрый из нас. Шутка ли – МАИ за плечами. Правда, не весь. Вышибли его, беднягу, с последнего курса.
– Как-то нелепо все получилось, – рассказывал нам Чучундра, – сижу, значит, я на лекции в амфитеатре…
– Где сидишь? – обалдело перебил его Джаггер, – в амфитеатре? Где гладиаторы, что ли?..
– Да нет, – терпеливо продолжил Чучундра, – зал такой, для лекций. Полукруглый. Ряды вниз идут. Ну, как в цирке…
– В цирке я бывал, – удовлетворенно сказал Джаггер.
Чучундра продолжил:
– Так вот. Сижу, слушаю нудятину эту. Со сном борюсь. А на ряд ниже меня, двое активистов через наушники кассетный плейер слушают. Плейер «сони» на минуточку, из «Березки».
– Дык, ясен пень, Москва, столица, как по другому-то, – не унимался Джаггер.
– Конечно, ты-то дома только граммофон с Шаляпиным слушал, – парировал Чучундра