А-а, купцы. Купцы – молодцы.
– Ты купцов забыл, купцы торгуют.
– Торгуют, мерзавцы, – согласился он.
– Володя, – всплеснул я руками и закрыл окно, – да ты социалист! Ты еще пожелаешь, может быть, чтобы солнце не каждый день всходило, а не то и упало эдак через недельку.
– Ну, это философия, – отмахнулся он, – я про то, что нет у нас никакого выбора, у меня в особенности. Служу вот, сам не знаю зачем. Скачем до одури по полям, цветы топчем да саблями машем. Говорят: так надо. Что ж, надо так надо. Жизнь пройдет на парадах, и я не буду жалеть о ней, – иронично закончил он. – И никому это не скучно, а очень даже и хорошо. Сословия-с. Основы порядка мирового. – Он помолчал, разглядывая книги. – Да-с, только слово – это все. Единство места, времени и действия.
– Какое слово? – не понял я.
– Просто – слово. Слово.
– Все это странно, что ты говоришь, – несколько испуганно произнес я и подумал: «Вот что похмелье делает с людьми».
– Я тебя не понимаю, – вскинулся он, – тебе-то что здесь? У тебя же есть возможности, бросай ты этот вздор, не теряй времени.
– Мечу в генералы, – отшутился я.
При этих словах появился Елагин. Заметив, какой взгляд бросил он на Неврева, – наверное, не ожидал увидеть его здесь, – я смекнул, что эти господа не созданы друг для друга. В присутствии Елагина Неврев сделался молчалив и безразличен, а тот обращался лишь ко мне. Разговор не получался, но пикировка между ними все-таки вышла. Из соседней комнаты, куда я вышел за чем-то, было слышно, как Елагин брезгливым голосом спросил:
– Прости, ты у кого шить собираешься?
– У полкового.
– А… Я полагал, у Руча.
Руч считался очень дорогим портным. Намек на неимение средств был столь прозрачен, что даже я, в то время многое видевший через розовые очки, подивился злости и наглости Елагина. Когда я вернулся в комнату, то прежде всего встретился с тоскливым взглядом Неврева. Еще некоторое время молчание сменялось пустыми фразами, пока он не откланялся.
– Куда ты, – уговаривал я, – укоризненно поглядывая на Елагина, развалившегося в креслах, – что за чертовщина.
Я чувствовал себя очень неловко, а заодно и растерянно, потому что не мог не понять причину его ухода.
– Что-то есть между вами? – спросил я напрямик, когда лестница перестала скрипеть. Елагин рассмеялся:
– Что́ же может быть между им и мной? Ты шутишь, что ли?
Я напряженно наблюдал, как кружила муха на столе, то и дело взлетая и вновь опускаясь на зеленое сукно. Елагин спросил трубку и рассказывал, что вчера преображенцы натворили на Крестовском. Они, оказывается, заставили раздеться половых и подавать им в таком виде. Вся публика, конечно, разбежалась, а потом спьяну угробили знаменитых рысаков Апухтина: коляска свалилась в залив и не успели перерезать постромки.
– Так он два раза в воду кидался, – сказал Елагин, – рыдал, как рыдал! Насилу успокоили.
Он ушел поздно, а я мерил комнату шагами, и