мне и не надо.
– О поэты! Как мало требуете вы от жизни! Но, к счастью, я еще здесь!
– Что ты предполагаешь сделать?
– Я хочу обеспечить твое будущее, чтобы ты был здесь не гостем, а равноправным хозяином, и для этого…
– Что для этого?
– Я думаю воспользоваться завещанием твоего отца.
– Прошу тебя, не задевай самолюбия Роланда!
– Успокойся, я говорю о дальнейшем. Месяц-другой мы предоставим дело твоему брату, ну а затем… посмотрим.
– Ну вот и прекрасно, не будем возбуждать этого скучного вопроса. Обождем; притом у меня есть заботы поважнее.
– Заботы поважнее, какие?
– Савиньян, ты разве забыл о моей любви? – спросил Мануэль, тяжело вздыхая.
– О, черт возьми, вот они, тайные страдания! – с гримасой проговорил поэт. – Да ведь ты сам знаешь, дитя мое, что твой брат уже предупредил тебя!
Роланд весь насторожился, так как друзья, будто зная об его присутствии, заговорили тише.
– Брат! Скажи, разве он любит ее по-настоящему? Не брак ли это по рассудку?
– Ну он-то ее, кажется, любит. Но любит ли она его, это вопрос. И кажется мне, что – нет.
– Значит?
– Значит, тут вся суть в том, чтобы сдержать данное слово, и, во всяком случае, это не дает тебе права подкладывать брату свинью!
– Да, ты прав Я обречен на молчание, – сказал Мануэль, грустно опуская голову – Ну а если бы…
– Что? Договаривай!
– Если бы Жильберта сама…
– Самонадеянный! Так ты тоже подметил, что она любит тебя?
– Нет, но скажи, разве при виде гибели самого дорогого, о чем смеешь лишь мечтать, нельзя хоть на мгновение утешать себя возможностью надежды?
– Конечно. Утешай себя, сколько твоей душе угодно, а пока слушай: в скором времени ты увидишься с Жильбертой, так как ни я, ни Роланд не можем закрыть двери замка де Фавентин перед Людовиком де Лембра, как раньше могли запретить туда вход бродяге Мануэлю.
– Ну?
– Скажи, что ты будешь делать при встрече с ней?
– Видеться с ней говорить, не оскорбляя ее своим присутствием!. Я не думал еще о возможности этого счастья! – ответил Мануэль в сильном волнении.
– Ну так надо подумать!
– Вот что, Сирано, – заговорил Мануэль решительно после некоторого молчания. – Говори, что хочешь, называй меня неблагодарным, бесчестным, подлецом даже, но если я увижу ее, если заговорю с ней, то первое слово, первый взгляд будет посвящен любви; я это чувствую и не в силах буду скрыть свою любовь. Ты видишь, я совершенно дикий, новый наряд не изменил меня. Я не могу противостоять велениям своего сердца, которое приказывает идти и пасть к ее ногам. Если я не в состоянии буду побороть себя и обману доверие брата, я пойду к нему и скажу «Брат, гони меня, забудь меня, верни мне мои лохмотья, но не требуй от меня отречения от этой любви!»
– Ну а потом? – спросил Сирано, нисколько не смущаясь страстной речью Мануэля.
– Потом? Да разве у меня не остается моего имени?
– Не особенное