Советчиков всегда тьма, а он умный, советы ему совсем не нужны.
Выдохнул, научился мысли пресекать, не давать ряби на озере волнами становиться, шторм в пустоте в тишину превращать.
Павел Николаевич сделал огромный глоток уже совсем холодного кофе и даже зачерпнул гущи со дна. Освежился и стал погружаться в светлое будущее, увидел, как достроят новый дом, во дворе появятся детские площадки, на них будут играть дети. Павел Николаевич даже видел лица этих детей: вот Мирослав у Эмилии велосипед сломал, цепь слетела, вот Ванюха в Аленку грязью кинул, заигрывает, а вот они уже и куличики вместе лепят, а ближе к вечеру молодежь собирается. Выпускники выпускниц на качелях качают, воркуют. Целоваться хотят. Стесняются.
Все это видел Павел Николаевич, слышал, чувствовал, знал, что так будет, несмотря ни на что, знал, что на этом балконе его уже не будет. Городка не будет в нем, его не будет в Городке. От этой мысли был так хорошо, что хотелось исчезнуть прямо сейчас, больше не мучить себя этими бесполезными походами к местным знахарям, а главное, больше не мучить жены. Все разговоры, о скорой смерти, Вера воспринимала больно, начинала взмахивать руками, надувала щеки, краснела, пыхтела как самовар, а потом ласково называла дураком, а Павел Николаевич считал это комплиментом, ведь нет никого мудрее дурака, а он жену ни разу не обманул. Хотя и не тратил слова, ни разу так и не сказал: «Я тебя люблю», потому что по пустякам с Верой не ругались.
Единственное, в чем он себя корил, что продолжало сидеть занозой, так это то, что так мало общался с сыном, а сейчас это не честно выходило, а потому коряво, спотыкались они в беседах, расходились во мнениях. Павел Николаевич не отчаивался, смысла уже не было, некогда было отчаиваться, искал он путь, стучался в двери…
Вот и все! Ты ждал, наделся и верил, но наступает день, и ты узнаешь – все, чего ты так ждал, не будет. Никогда. Облом. Четкое понимание. Ясность осознания облома. И в этот момент ты становишься пустым. Как шарик, из которого выпустили воздух. Существуешь только ты – ты дряблая оболочка и сейчас. Ни потом, ни завтра. Тебе не больно. Нет! Нет слов. Таких эмоций ты еще не переживал, кажется нет эмоций. Ты спокоен. Внутри нечему волноваться – внутри пусто. Нет мыслей. Вообще никаких. Тихо. Думать не о чем, представлять нечего. Ты забыл, как это делать. Ты даже забыл, как шевелиться. Да и шевелить уже незачем. Ты слышишь, как идут часы, но времени нет. Оно не остановилось, его просто нет. Нет неба. Нет земли. Есть только ты и пустота. Вокруг пустота. Пустота – это ты…
Ваня не был ни философом, ни поэтом, ни художником, поэтому он лежал на кровати и просто смотрел в потолок. Наверное, долго, потому что начал видеть в темноте. А может он только проснулся? Времени не было. Была пустота. Первозданная, та самая мифологическая пустота, предшественница хаоса. Ваня чувствовал и не чувствовал ее. Было не страшно, было прохладно, но закутываться в одеяло