Городок и Саня сидели на лавочке, прибежала и Машка. Пролезла через щель в заборе, Саня, как и полагается хозяину, знал, где эта щель, но специально ее не заделывал, ему нравилось, что к нему прибегает эта собачонка, а еще его веселило то, как Лена поднимает плечи, разводит руки и говорит: «Пришла опять. Иди отсюда! Как эта псина забегает к нам, калитка-то закрыта?!». Потом Лена уходила, а возвращалась с поддельно недовольной миной на лице и с костью или с куском хлеба, намазанным маслом. Потом она поднимала одну руку с вкусняшкой выше головы, а второй отмахивалась от прыгающей на нее собаки. Постояв так с минуту другую, бросала, так корявенько, как все девочки бросают мяч, Машкину еду вдаль, качала головой и уходила.
Машка положила голову на колено Сани. Вздохнула так по-человечьи, взгляд печальный, смотрит вдаль, не моргает, ждет как будто чего-то, а время-то остановилось, исчезло вместе с мыслями о новой машине. Лишь ветер шумит, под снегом дышит земля, снегирики чирикают в кормушке. Лена подсыпала им пшена. Саня, Машка, Городок слились на мгновение. Миг чистоты…
– Уф! – Саня потряс головой и вспомнил тот миг, когда в армейке первый раз прыгнул с парашютом.
Ты о чем так задумался? – Лена была хрупка, как хрустальный фужер, и желанна, как Новый год. – Опять на дым из печной трубы засмотрелся. Как там Антоха говорит? «Залип»!
– Откуда она все знает?» – промелькнуло в голове Сани.
– Нет, конечно. Машку гладил.
– Хорошо она устроилась. Ты ее гладишь, я кормлю, чтоб я так жила.
– Не понял. Я тебя глажу…
Лена вильнула взглядом, словно хвостом, засмеялась и пошла в дом.
– Лена, стой!
– Чего?
– Кстати, Антоху в баню позову.
– Конечно, зови! Я мяса побольше нажарю. Еще и чебуреки есть.
Баня топилась, хорошо сиделось Сане на лавке с Машкой. Любил Машку Городок, за то, что она всем виляет хвостом и быстро забывает обиды, что хозяин ее пьяный бывает пнет, а она все равно с ним в магазин идет. Любил Машку Сашка за то, что она к нему прибегает поластиться – любили Машку все, а она проныра любила поесть. Ела дома, ела у Сани в гостях, трескала сосиски, которые ей давали сердобольные продавщицы продуктовых магазинах.
Машка – смесь лайки и дворняжки, и как говорят знатоки – эта простая русская помесь дает человечному миру человечности, а средь других собак эти беспородыши отличаются сообразительностью и умными, от того и грустными глазами Машка бегала круглыми сутками по улицам, иногда заливалась лаем, с Городком новостями делилась. Больше всех любил Городок Машку, поэтому и топил в реке два раза в год ее слепых щенят. Ибо не должны щенки становиться уличными псами, как дети не должны становиться суками.
– Саня, здорово, – а Саня аж вздрогнул, не здесь, не в Городке был, а там где все иначе. Перед ним мятый, не бриты, засаленный, трясущейся стоял Миша Ганичев, погоняла Маня.
– Выручай, сосед, – ронял слова, как гири, Маня. Сразу ясно, что с похмела