передумал.
Этот листок попадался ему прежде на глаза десятки раз, но Паляев до сих пор не знал, что же там написано.
Порой Иван Тимофеевич задумывался над этими вопросами в самые неподходящие моменты, к примеру, на работе, и торопился вечером домой, чтобы по возвращению первым делом утолить свое давнее любопытство. Но его всегда что-то отвлекало. А порой Паляев, наоборот, сознательно сдерживал внезапно загорающийся интерес и откладывал свои намерения на неопределенное время, словно боясь разочароваться и столкнуться с чем-то обыденным, вроде школьного диктанта. И он тешил себя придуманной историей о каких-то своих давно забытых детских переживаниях и тайных откровениях, которые его робкая рука доверила когда-то тетрадному листку.
Теперь же ничто не мешало ему осуществить задуманное.
Паляев подошел к окну, чтобы лучше разглядеть выцветшие от времени буквы.
Это были стихи.
Паляев не спеша, со вкусом вчитывался в текст, и первые же строки стихотворения пролились в его иссохшуюся душу живительным водопадом.
Нелюдимо наше море,
День и ночь шумит оно.
В роковом его просторе
Много бед погребено.
Смело, братья! Ветром полный
Парус мой направил я:
Полетит на скользки волны
Быстрокрылая ладья.
Облака бегут над морем,
Крепнет ветер, зыбь черней,
Будет буря: мы поспорим
И поборемся мы с ней.
Смело, братья! Туча грянет,
Закипит громада вод,
Выше вал сердитый станет,
Глубже бездна упадет.
Там за далью непогоды,
Есть блаженная страна:
Не темнеют неба своды,
Не проходит тишина.
Но туда выносят воды
Только сильного душой…
Смело, братья! Бурей полный,
Прям и крепок парус мой!
Паляев еще долго стоял перед окном, слушая, как по стеклам стучит разгулявшийся дождь.
И вдруг, как от толчка, ожил, рванул на себя раму и распахнул окно.
В комнату с очищающей силой ворвался холодный, мокрый ночной ветер.
* * *
С этого момента Паляев, пережив внезапный внутренний перелом, начал сам себя тащить за волосы из болота, и на новом для него, непростом пути в особо трудные моменты подбадривал себя, повторяя немного переиначив последние строки стихотворения. «Смел и крепок парус мой!.. Смел и крепок! Смел и крепок…», – шептал Паляев как заклинание. И дело постепенно шло на лад.
Освоив азы самостоятельной жизни вдовца и почти пенсионера, приведя квартиру и себя в божеский вид, расплатившись с долгами и подтянув другие «хвосты», он с завидным упорством двинулся дальше.
В очередной раз отправившись в ближайший торговый центр за покупками,