меня же у дочки погибшей четверо осталось…
– Да знаем мы про твоих внуков! Все уши прожужжал! – заорал настоятель. – А мать этого больного домой пришла, а полквартиры нет… как говорит…
– Отец Константин! Ну, не полквартиры же я на Жигулях вывез…
Первым не выдержал протодьякон, закашлявшись, чтобы скрыть смех. Настоятель смерил отцов гневным взглядом. Все старательно давили в себе раздирающий их хохот: кто закусывал губы, кто прикрывал рот, кто прятал глаза. Настоятель заорал.
– Достали вы все, лоботрясы! Отец Василий! Всё вернуть! Я сказал.
– Батюшка, миленький, а у меня ж ничего нет! Я всё отдал сироткам…
Тут даже у старого гэбэшника-старосты лицо расплылось в улыбке.
Тот случай с попыткой экзорцизма на дому отец Василий ещё долго пояснял так: «Вот видите, всегда так, когда отчитываешь! Потом – бесовские искушения».
Настоятель на праздничных храмовых трапезах, случавшихся нередко, после где-то пятого-шестого тоста становился крайне многословен. Последующие его тосты превращались в длинные речи, исполненные пафоса со стремительно уменьшающимся смыслом.
Отец Василий как-то принял по старой памяти, не подумав, что развозит его в таком возрасте быстрее и сильнее. Молчаливо слушать настоятельские рассуждения ему наскучило, и он начал потихоньку разговаривать с сидевшими рядом с ним гостями застолья.
Настоятель – громче, отец Василий – тоже. Настоятель ещё громче. Отец Василий, громыхая, придвинул стул поближе и, заглушая и так уже почти крик настоятеля, обратился к соседу.
– Что вы сказали?
Но вместо ответа услышал громкий голос настоятеля.
– Отец Василий! Ты смотри!… Ты держись за наш храм!… – с ехидной злобой обращался к ветерану настоятель.
– Держусь батюшка! – ворошиловский стрелок тут же проворно повернулся, стремглав подлетел к настоятелю и ухватился за его руку. – Ножки не ходят! Сил нет! Годы какие, а я держусь с Божией помощью! Вашими молитвами, дорогой наш отец Константин! Держусь… за храм… ножки-то… а я держусь всеми силами.
И в доказательство силы, с которой он держится за храм, отец Василий принялся трясти руку отца настоятеля и лобызать его в пухлую щёку, вытирая старческую слюну об ухоженную настоятельскую бороду.
Как он был похож в этот момент на быковского скомороха из Андрея Рублёва60! Нет, не внешне, а скоморошьей удалью и глазками остренько бегающими.
– Ладно, садись уже, – миролюбиво ответил настоятель, вытирая пострадавшую бороду.
Иногда отец Василий рассказывал, каким лихим пулемётчиком он был на фронте. Как самое страшное, вспоминал он бойню под Харьковом в 42-м.
Энергии в нём было очень много. Со своей палочкой он уже успевал обежать весь район, пока молодые отцы ещё только собирались. Народ любил его, да и со служащей братией он был в хороших отношениях. Несмотря на то, что он был много старше всех, держался всегда открыто и не пытался создать себе привилегированное положение. На примирение в случае конфликтов он