и дело срывал на мне свое раздражение. Может быть, просто потому, что была ближе всех – стояла у него за спиной, как говорил охранник, «на линии огня». Потому меня с завидным постоянством посещала лишь одна мысль: «Все, уезжаю! И плевать на деньги! С меня хватит!» А потом был день, когда я увидела его таким, какой он есть. Абсолютно случайно. Это было в одном портовом городе. Чиновное сословие недоумевало:
– Куда он сейчас едет? На кладбище?!
Стефанов ходил среди могил, злился, что не может отыскать нужную. Была годовщина смерти директора ГРЭС, которого застрелили на рабочем месте. Это я потом узнала, а тогда недоумевала вместе со всеми. Всезнающие помощники ничем помочь не могли: не намечен маршрут. А над кладбищем почему-то завис вертолет, он нарезал в небе круг за кругом, словно прощался и никак не мог проститься. Внизу маленькие и грустные люди стояли у двух свежевырытых могил. Хоронили вертолетчиков-контрактников, разбившихся в небе Африки. Чужое горе, чужая смерть. Можно было бы пройти мимо. А он подошел и встал рядом. Люди расступились, пропуская его вперед.
«Если в республике что-то происходит – в ответе я…» Тогда Стефанов не говорил этих слов. Это по другому поводу и при других обстоятельствах. А тогда он просто тихо ушел, огибая заросли. Вот здесь мы с ним и столкнулись. Я-то все время у него за спиной была, а тут – лицом к лицу. Близко так. Мы застали друг друга врасплох. В его глазах стояли слезы. Ну и у меня тоже. Глянули друг на друга и отпрянули.
В столицу республики вернулись, а мои «доминошники» всю деятельность сворачивают. Из-за денег – мало! Ну а мне, после того, каким я героя нечаянно увидела, как уехать? Я осталась и простояла за его спиной целую вечность. Промелькнуло краткое северное лето. Обрушилась и прошла золотисто-синяя осень. Легла белоснежная зима. Мне нужно было уезжать навсегда. А я продолжала стоять. Почему? Что я еще надеялась увидеть и понять?
Стефанов прилетал вечерним рейсом из Москвы, чтобы утром, сменив самолет на вертолет или джип, мчаться дальше. Мелькали, как в калейдоскопе, города, поселки, села. Сменяли, набегая, перехлестывая друг друга, волны любви, ярости, отчаяния, требовательности. Стефанов с его неприкрытой неприязнью к трибуне, президиуму, микрофону – ему, по-моему, вообще наплевать, как он выглядит – разруливал проблемы. Они, наслаиваясь, громоздились, как льдины в заторе: отрасли, инвестиции, финансовые потоки, программы выживания и развития… Я никак не могла понять, как у него укладывается в голове все то, что никак не хочет вмещаться у меня в блокноте. Он говорил на равных (не свысока – на это много ума не надо!), а именно на равных с геологами, лесниками, буровиками, шахтерами, учеными, санитарками, летчиками, генеральными директорами. «С Главы республики спрос за все – от ГРЭС до ночных горшков…» Это он сам так решил, взвалив на себя груз ответственности и вины.
Шахтеры, спускавшиеся в ночную лаву, яростно требовали вернуть долги по зарплате:
– Вы приехали, потому что мы вам нужны, а потом