По пальцам можно пересчитать регионы, где возможны такие инвестиции.
Стефанов прищурился, как прицелился:
– Европа еще не подозревает, что она начинается с Коми…
Я видела его среди детей. Стефанов и с ними вел себя, как равный, без напускного панибратства и фальшивого сюсюканья. В министерстве образования его за глаза и в глаза называли: «Главный инспектор просвещения», в Минздраве – «Главный врач». Лесть была правдой.
Да, он приезжал в детский дом, читал плакат «У нас ходят только в тапочках!», снимал ботинки и шел в носках. Да, он заходил в плохо протопленный класс, видел налегке одетых первоклашек и мчался прямиком к окну закрывать форточку. Это была привычка, выработанная частыми посещениями детских садиков, яслей, лицеев, интернатов, школ. Он скрывал нежность под напускной иронией:
– Свежие идеи только от стажеров и услышишь…
Но еще чаще я видела его среди чиновного сословия, директорского корпуса. Нефтяники, угольщики, газовики, авиаторы, дорожники, аграрии, строители… Стефанов и здесь говорил каждому «ты». Доверительно и пытливо одним, нетерпеливо и требовательно другим, насмешливо и едко третьим, грубо и непримиримо четвертым. Шахтерское прошлое выпирало из него неудобными, острыми углами. Он выпячивал грудь, засовывал руки в карманы брюк и, налегая на голосовые связки, привыкшие перекрывать гул вентилятора в шахте, устраивал разнос:
– Отцы-генералы, вы вопросы решаете, только когда я приезжаю?!
Школа партийных наказаний и горняцкий мат. Он сам через это прошел, а теперь пропускал других. В нещадном, выматывающем темпе. И меня тоже?
Однажды я решилась кое-что «исправить», раз уж я вроде как при нем. Да и надо же зарплату отрабатывать, которую «мой магнат» выплачивал мне, едва не плача. Днем раньше очередную порцию денег я «выколачивала» из него в кабинете банкира Гневушева. Тому надоело наблюдать за тем, как его приятель хлопает себя по карманам:
– Ты же любому охраннику в десять раз больше платишь!
«Мой магнат», сделав страшные глаза, молниеносно выхватил из-за пазухи заготовленный конверт:
– Мне некогда, я спешу!
Ну вот. И теперь я решила эти деньги во что бы то ни стало отработать. После очередной встречи с электоратом (Стефанов терпеть не мог этого выражения: «Столько новых слов, что не знаешь, человек ты или кто») я его окликнула:
– Федор Тимофеевич.
Он, не поворачиваясь, искоса поймал меня в поле зрения и, удостоверившись, что это действительно я, скривился.
– За двадцать четыре минуты выступления вы семнадцать раз сказали слово… – я почти не ругаюсь, но тут вопрос принципиальный, и я, отчетливо произнесла: – ТРЯМ!3
– Ну да? Семнадцать раз? Не может быть, ТРЯМ!
Спустя полчаса Герой стоял у микрофона уже в другом зале, но тоже до отказа заполненном людьми. Я сидела в первом ряду и, не поднимая головы, строчила в блокнот. Он развернул записку, прочитал.