гигантский нимб. На самом деле это каминный экран такой формы, но скорее всего, Кампен мог таким образом подчеркнуть святость Девы. Вообще, ранние фламандцы практически никогда нимб не писали, если нимбы и есть на их картинах, то при специальных исследованиях они оказываются поздними дописками.
Мария держит на коленях младенца Иисуса и собирается дать ему грудь, которую уже обнажила. Правда, это оставляет малыша безучастным – он игриво смотрит прямо на зрителя. Это тот редкий случай, когда младенец не некий полуабстрактный и отрешенный объект забот матери и поклонения окружающих, а полноценный участник сцены. Его личико не лишено живости и индивидуальности. Прелестный такой младенец, вы не находите?
Вообще, тема обнаженной материнской груди в средневековой религиозной живописи, как это нынче принято говорить в молодежной среде, раскрыта полностью. Художники не стеснялись изображать целомудренную Марию в таком виде, и это не считалось предосудительным.
Ни о каких теориях Фрейда тогда не догадывались, ведь одно дело – грудь, как некий эротический атрибут, а совсем другое – источник питания. Даже отдельная иконография такая была.
Такой сюжет есть и в православии, подобные иконы называются «Млекопитательница», но они относительно редки. Надо сказать, что древнейшее сохранившееся до наших дней изображение Богородицы – фреска II века, на которой Мария изображена именно в образе кормящей грудью матери.
Кормящей Богоматери особенно истово поклонялись в годы эпидемий и голода. Напомню, что в начале XV века по Европе прокатилась вторая по количеству жертв эпидемия чумы (вторая после катастрофического поветрия середины XIV), возможно это было причиной широкого распространения изображений такого типа и укрепления культа Марии вообще – ведь она считалась защитницей всех больных и несчастных.
Более того, ее обнаженная грудь обыгрывалась не только в ситуации кормления младенца. Например, на картине Яна Провоста 1525 года Богородица на Страшном суде умоляет сына быть милостивым к человечеству и проявить к нему отеческую снисходительность. При этом она показывает ему грудь, словно напоминая, как она сама была милостива к нему в младенчестве, кормила и защищала. Такой себе обычный прием еврейской мамы: потребовать от великовозрастного отпрыска поступить именно так, как хочет мамочка, и припомнить, как она намучалась с ним, когда он был маленький.
Так что грудь Марии нам показывают без всяких предрассудков, правда, расположена она несколько выше, чем ей положено быть.
В «Мадонне…» Кампена явственно прослеживается его фирменный почерк: лицо Мадонны уже нам знакомо – это еще одна его «бюргерская Мадонна», складки одежды «геометричны», детали скрупулезны (отчетливо это прослеживается в изображении пейзажа за окном), пропорции тела немного искажены: голова и ладони несоразмерно большие. Лицо при этом не лишено очаровательной живости и простоты, а младенец, с его не детски мудрым ироничным личиком, вообще прекрасен!
Скорее