Александр Александрович Петрушкин

Кожа. Стихотворения 2000—2017 годов


Скачать книгу

гудел, переходя в семь сорок

      и с дождевой водою обжимался.

      Пока я умолкал, слепая кружка,

      наполненная светом вполовину,

      как [с венами проколотыми] чушка

      успела выпить ангелов до льдины.

      В толпы граненом животе, походный

      обоз летал, как стрекоза над жиром

      земным, и плыл – как смерть и свет – безродным

      над тем и этим половинным миром.

      (10/11/12)

      «Вот, и придурошная скрипка…»

      Вот, и придурошная скрипка,

      в своём гранённом животе

      вспенившись, булькает и гибко

      плывёт по жестяной воде.

      За ней из тьмы, крысиным хором

      и брассом, брешут мертвяки,

      бредут [незрячие по пояс]

      по горлу каменной реки,

      как Ленин с лампочкою ватной,

      зажатой в восковой руке —

      с блатной походкой и [булатной

      почти-что] финкой в рюкзаке.

      Идут и бабы, и мужчины,

      с дитями, вшитыми им в грудь,

      с сосками рыжими земными,

      что отдышаться не дают.

      Своею собственной кончиной,

      где растворяется воде,

      ребёнком радуется скрипка

      с дарёным лаком в рукаве,

      с дарёной стаей за спиною,

      похожей на густой плавник,

      с тобой, читатель, и со мною,

      младенцем [в бабе среди их],

      в поход великий и богатый,

      плывущих между берегов,

      трещит придурошная скрипка,

      по шагу сбрасывая кровь.

      (9/12/12)

      «Я сочинил (поскольку я подонок)…»

      Я сочинил (поскольку я подонок)

      вот эту речь подводную о скрипе

      токующих, похожих на подлодку

      и на массовку в густолистном клипе,

      я сочинил, что видел, как созвездья

      в руке у шулера меж лошадей летают,

      что видел, как без имени предметы

      у бабы меж сосков горящих тают,

      что мертвяки, бредущие по стуже,

      кидают медяки живым наружу,

      что мелочь растворяется, как скрипка

      и смотрит бог и видит: обнаружен.

      Я сочинил начало для похода:

      среди иссушенной вагины Москвабада

      придурошная скрипка, как свобода,

      не вспомнит, что в начале наиграла.

      Я всё солгал, поскольку здесь, в палате,

      конечно, осень брешет, как щеночек,

      забитый в ящик глухоты гвоздями,

      и входит медсестра, поскольку хочет.

      И сплюнув речи здесь на перегоне,

      я с проводницею усатою остался,

      стоял у нездоровых в изголовье,

      поддерживал свинцовый (и ругался),

      и грязный воздух, мокрою рукою

      ей залезал под юбку, и ребячий

      оттуда голос доставал, а скрипка

      плыла в земле, чтобы переиначить

      поход великий до подземной печи,

      дымящейся у женщины в животной

      снедурочке клубящейся, парящей,

      и ни к чему пока что непригодной.

      Поскольку