Александр Александрович Петрушкин

Кожа. Стихотворения 2000—2017 годов


Скачать книгу

проживать её со мной —

      е) сомневаться в ней, как в речи. Слушай

      всегдашний [захромавший в цифре] год.

      Проговорился всё ж, урод? – задушит

      тебя/меня язык родной страны —

      порхай среди цветов, обозначений, званий,

      летящий пёс – глазей со стороны,

      как стороны текут из тёмных зданий,

      как немота уходит через руки,

      как суки, здесь выстраивая ад

      логарифмический [как хромосомы жуткий]

      царапают глаза, сто лет наград

      не требуя, как зацветут жасмины

      [в соцветии у каждого спит пёс —

      две головы которого в режиме

      портвейного Харона]. Как вопрос —

      так в нас щенок со стороны Аида

      заглядывает, и его слюну

      со лба стираешь ластиком дебильным.

      Обняв его огромную страну,

      проговоривши мёртвым языком —

      я тридцать два часа сидел в конверте

      [в последней номерной Караганде]

      и наблюдал, как пёс рисует петли,

      царапает над огородом смерть,

      что проросла за стрёмное наречье,

      как дочь моя шестнадцать лет назад,

      чтоб всё простить однажды, изувечив.

      Чтоб всё понять, однажды не простив,

      резиновые реки поднебесной

      плывут сквозь пса, раскрыв больные рты

      от этой ереси (не потому что честной —

      а потому что спит ещё Харон

      и потому что стук пифагорейский

      несёт на ржавой палочке Орфей

      и учит пса портвейном здесь) [в Копейске]

      стучаться в тьму то лапой, то крылами

      на сто семнадцать метров в высоту,

      и всё испить холодными глазами

      и выблевать однажды в пустоту,

      и выблевать свой шерстяной, как кокон

      открывшийся, как неродную речь,

      пифагорейский, сказанный, смолчавший

      и полететь от дочери за дверь.

      За Пушкина [уральского кретина],

      за всё молчание меж дочерью и мной

      простив меня, скрипит в щенке дрезина

      и гонит под урановой дугой.

      (19/07/12)

      «Вот ведь какие дела: чем длиннее душа …»

      Вот ведь какие дела: чем длиннее душа —

      тем укороченней голос – на грани монеты

      свет заигрался – на смерть загалделся, глуша,

      нас пескарей прижимая ко дну, не взимая анкеты.

      Время, собрав эти речи, уйти из воды

      следом за лесой, сечением света из суши.

      Из глухоты в нас врожденной – как божий глядит

      смертный посланник – он эту травинку обрушит.

      На берегах одинокий со снастью стоит —

      смотрит, как свет говорит и по небу проходит

      в этой росинке – и теплой полынью испит

      в каждом прозрачном и самом прекрасном уроде.

      Шевелит губой, как кобыла домой приходя,

      тычется в руки хозяйские с рыбной заначкою кислой,

      смотрит сквозь воздух и видит, как смерть (не моя-не моя),

      между рукою и Богом затихнув, на время подвисла.

      (27/06/12)