программа добровольного потребления.
Там, где выясняется невозможность пожрания виртуальной валюты, всплывает очевидность факта возможности планомерного потребления человеческого и человечного, но не обменять ли мне заранее виртуальные единицы на кроны, чтобы в шаговой доступности от вулканов иметь возможность протратиться на бреннивин и кофе?
В сутолочной кучности аэропорта, до оторопи привычной, распознается определенного рода обреченность смирения и вынужденной доверчивости обличенных стремлением к точке опоры, выведенной за пределы привычной географии.
Ах, секретные ключи Соломона, затерянные в лабиринтах коридоров, ломкая реальность зажатости между стерильными писсуарами и запертыми сердцами, зарастающими грязью – экзистенциальные этюды упоения собственной исключительности в мерно покачивающейся толпе, просачивающейся в раму металлоискателя.
Я отсрочивал свои пространства, расчерченные нецветными мелками: документальные заверения лояльности, памятка по безопасности перелетов, сонные пилоты – по памяти вычерченные черты архипелага, сплошь ломаные линии и черная порода лунного пейзажа, сформированного вулканической активностью сотни лет тому назад. Мечущийся между сном и явью, я преодолеваю все эти морские мили, скользя тенью, чужой, слишком искусственной, слишком тяжелой для того, чтобы воды могли вместить ее – старая дилемма смещения восприятия; если бы только сонливые города могли обратить свои лица к небу.
Изящная куколка в соседнем кресле с такими порочными и чувственными губками, глаза закрыты, бормочет и сквозь собственный сон. Её неспешная мантра несет меня над тьмой и светом, разделяющими время и пространства тысячекратно размноженных историй, большей частью так и не успевших стать моими в полном своем смысле.
Однако… наверное, мне все-таки удалось уснуть…
…соскользнуть в одно из беспамятство собственного же прошлого…
…когда я открыл глаза первые солнечные лучи уже скреблись в оконное стекло, прося впустить их в застывшую замутненность комнаты. Я лежал на спине, слушал тихое дыхание – в два голоса, – и наблюдал за тем, как зачинающееся утро растекается по подоконнику, просачиваясь сквозь едва заметные прорехи в шторах. И мне казалось, что если я открою окно, то день наступит быстрее… по крайней мере, для этой комнаты, для этого конкретного кусочка пространства вне Но я просто лежал, и слушал, и молча врубался в солнечные лучи.
Андриана спала рядом, свернувшись калачиком, укутавшись в тонкое одеяло: так уютно и совершенно могут спать только кошки, женщины и дети – близко, и, вместе с тем, так далеко, как будто в другой вселенной. Это удивительное ощущение, прислушиваться к сну другого человека, к его дыханию, к теплу его тела, ощущать неосознанные, мягкие движения – путешествия вне сновидений. Именно поэтому прошлой ночью я не мог – и не хотел –