катка у «Локомотива» не было (он появился только в середине восьмидесятых). Мы мотались по арендованным площадкам, чаще всего занятия проходили на «Кристалле» в Лужниках, поздно вечером, уже после хоккеистов и знаменитых школ Тарасовой и Чайковской. Нередко тренировки заканчивались после полуночи, а вставал я рано, мама школу пропускать не разрешала.
Мы с Ольгой много выступали. Тогда в программу входило двенадцать обязательных танцев, позже их стало всего шесть. Не оформилась еще у нас своя танцевальная школа, позже признанная в мире. Только-только Пахомова и Горшков завоевали первый высший титул. Получить хоть какую-то информацию о танцах казалось делом огромной сложности. У той же Пахомовой все переписывали музыку обязательных танцев, можно себе представить, как она звучала на двадцатой копии. Японские магнитофоны тоже можно было пересчитать по пальцам. У нас не сходила с рук книжка англичанки Джоан Кей «Ключ к спортивным танцам на льду», по ней все и изучали основные элементы: правая вперед, внутрь, на три счета. Со временем все перестали к ней обращаться, и лишь старейший арбитр Михаил Гуревич знал точно, в каком из шагов танцоры выдержали нужное количество тактов. Учась по книжке, мы запомнили на всю жизнь каждую из позиций. Если бы я стал тренером, я бы ввел именно эту систему обучения. Дети должны знать, какой шаг они выполняют, на какой счет они должны его делать и на каком ребре. Сейчас обязательные танцы дают десять процентов от всей оценки, может быть, их вообще отменят, но их знание – культура танца, и никуда от этого не денешься.
Партнерша мне досталась очень способная: растянута, шаг огромный. Тягаться с ней было трудно. На занятиях хореографией наш балетмейстер Галина Евгеньевна Кениг так меня мурыжила, так теребила, что я ей памятник должен поставить. Может, у меня и тогда был танцевальный шаг, но не хватало силы в мышцах. Ноги совершенно не развернуты, о «кораблике» (когда фигурист чертит большой круг, развернув стопы практически в одну линию) мне и не мечталось. «На старости лет», к исходу спортивной биографии (может, оттого, что мышц стало меньше?), я мог сделать «кораблик», но тогда ничего не выходило. Даже поднять ногу в «ласточке» не получалось. А Ольге однажды предложили идти в цирк работать, говорили – «каучук». Я и половины ее махов не вытягивал. Галина Евгеньевна не только жестоко, но еще и с юмором рассуждала о моих способностях, впору было пойти и утопиться в проруби, если бы мы катались над замерзшим водоемом.
Слишком дорого я заплатил за столб в зале под трибунами ЦСКА: хореография превратилась в сплошное мучение. Я обливался слезами, крупными, как весенний град. Болела после того детского падения спина, а Кениг заставляла меня прогибаться, поднимая мне сзади ногу. Не раз после подобных упражнений меня скрючивало на неделю. Я обматывал себя резиной, а к Тарасовой попал с совершенно больной спиной. Мою афганскую борзую Линду не успевали обчесывать: ее шерсть отсылалась родственникам в Киров, там ее пряли. Оля связала мне из этой шерсти