но миролюбивой дискуссией с эрудированным москвичом, художник выставил на мольберт свою уникальную работу, искусно выписанную в мрачных масляных тонах. С холста саркастично усмехался Вольтер, после созерцания неприглядного будущего. За спиной философа в багровых пожарищах дымились развалины современной Одессы, в том числе, и Дом Профсоюзов, что на Куликовом поле.
Шел 1985 год. Удивительное предвидение художника, не правда ли, господа – товарищи?!
– Бреду под каштанами – пьяный,
Под тяжестью мыслей, забот и грехов…
Какие во мне изъяны? – Раны!..
Но это не для стихов… – посвятил художнику неказистые рифмы после дружеской вечеринки благодарный Веденяпин.
С женской туфелькой в пакете, с книжкой Скальковского подмышкой, задумчивый и отрешенный, брел усталый актер в тени платанов и акаций по улице Энгельса. Остановился как раз у арки того дома, где привиделся ему накануне в похмелье призрак дамы в кринолине. Венчала грустные размышления актера о безумном браке юной девчонки и запойного толстяка, будто символ неволи, маска девичьего лика с веревочной петлей на шее над аркой и окном бывшей дворницкой. Роман негромко выругался загадочным совпадениям. И в этот момент, казалось, над самой его головой, будто из-под легких перистых облаков, раздалось старческое покашливание и вежливое приветствие:
– Здрасссьте вам!.. Запрокиньте, пожалуйста, голову, молодой человек, с вами говорят отсюда.
Веденяпин сошел на проезжую часть и увидел на балконе, висящем, буквально, над тротуаром, сухопарого, дородного старика в серой, вязаной кофте. С благородной, благодушной физиономией преподавателя, скажем, словесности. Учителя, влюбленного в свой предмет до самозабвения, оттого вечно восторженного и окрыленного своим архаичным занятием.
– Из какого времени будете, любезный? – шутливо спросил старик, после ответного, почтительного поклона Веденяпина, имея в виду его необычный старомодный сюртук, брюки со штрипками, игровые туфли, начищенные до блеска.
– Из девятнадцатого века, сударь, – в тон старику ответил Роман. – Позвольте представиться. Потомок поручика Веденяпина, первого русского коменданта замка Енидунья в Хаджибейской бухте. 1774 год, – вспомнив строки историка Скальковского, смело заявил актер. – Пребываю в поисках свидетельств о своем далеком предке…
Так это ладно у незнакомца получилась, что старик удивленно кхакнул, растянул рот в открытой улыбке культурного человека, который любит и ценит образованность и эрудированность других.
– Не желаете ли откушать чаю? – предложил он и повел рукой в сторону балконной двери.
– Премного благодарен, – со сдержанным достоинством отвечал Веденяпин. – И откушать желаю, и чаю.
В ответе актера была шутка, но не было шутовства. Фразы получались гладкими, без запинок, словно являлись из его истинной сущности нормального,